Законы отцов наших

Туроу Скотт

— Ты можешь говорить более вразумительно?

— Слушай сюда, — говорит Хоби, — просто сиди и слушай. Так вот, процесс подходит, стало быть, к концу, и тут я вытаскиваю козырь из рукава. Обвинение утверждает, что мой клиент отдал этому мафиози десять тысяч баксов в качестве платы за убийство. И вдруг я выхожу и показываю, что да, так оно и есть: Нил передал ему десять тысяч наличными, однако это были деньги Партии демократических фермеров. Помнишь?

— Ты ждешь аплодисментов?

— Если

будешь издеваться надо мной, я могу встать и уйти. Меня ждет моя картина.

— Хорошо, приношу свои извинения. Так в чем же смысл?

— Ну так вот, если я знаю с первого дня, еще даже до начала процесса, что этот подлец, скунс вонючий, Хардкор, нагло врет насчет десяти тысяч, и я знаю наверняка, так почему же мне не выйти и не сказать: «Мистер обвинитель, вы допустили большой ляпсус, вот чек, сходите поговорите с ребятами из ПДФ»? Почему бы мне не сделать так? Что скажет Мольто?

— Скажет, что ты самый мерзкий лгун и проходимец, какой когда-либо представлял защиту в суде?

— Вот именно. Я нарочно припас этот документ в пику ему. Вот что он думает.

— А где же правда?

— Вот ты и скажешь мне.

Сет размышляет.

— Дымовая завеса, верно? Я бы сказал, что ты ждал, потому что не хотел, чтобы он успел разобраться в сути вопроса. С этими деньгами что-то было не так.

— Ты делаешь успехи, братишка. А теперь я скажу тебе правду, дружище. Не просто что-то, а очень многое не так, и я могу приоткрыть тебе лишь небольшую щелочку.

— Ты не хотел, чтобы Мольто спросил об этом у Хардкора?

— Нет. Хардкор и дальше должен был вешать всем на уши ту же лапшу, что и раньше. Сценарий ему дал Джексон, и он не должен был отступать от него ни на шаг. Тут настолько явно чувствуется почерк Джексона, его топорная работа, что даже зевать хочется. Хардкор меня не беспокоил. Дело в другом. Мне очень не хотелось, чтобы Мольто со своими ребятами отправился в тот банк и побеседовал с кассиршей, которая обналичивала тот чек. Потому что она могла бы рассказать им то, что рассказала мне.

— Именно чек? Или это тоже не подлежит разглашению?

— Вовсе нет.

— Так что она рассказала?

— Она запомнила Нила. Запомнила его, потому что он вел себя в своей идиотской манере, как последний рохля. Она подала ему десять тысяч наличными, — кстати, там были только стодолларовые купюры, никаких полусотенных или двадцаток. А он взял и засунул их в почтовый пакет для бандеролей. Она ему и говорит: «Вам не стоит делать этого. Ведь в инструкции говорится: „Пересылка денег в письмах и бандеролях запрещается“. Они не несут никакой ответственности в случае пропажи ваших денег». А он отвечает: «Ничего страшного, мы уже делали это и раньше. — И прежде чем уйти, спрашивает: — Где здесь федеральная почта?»

— Значит,

он не отдал деньги Хардкору? В этом суть дела?

— Нет.

— Он все же отдал их ему?

— Я же говорю, суть не в этом.

— Хорошо, но кому тогда он отправил деньги?

— Вот теперь в точку.

Бумага, которую он держит в руке, — не что иное, как распечатка с микрофиши, где содержатся данные об отправке бандероли срочной почтой в июле прошлого года. На одной стороне бланка в качестве отправителя значится Нил. На другой — адресат:

Майкл Фрейн

РР 24

Марстон, Висконсин

Сет поворачивает голову и видит, что Хоби изучает его реакцию, как бы желая знать, сколько ему потребуется времени, чтобы переварить информацию.

— Что это? Первоапрельская шутка? — спрашивает Сет.

— Какие уж тут шутки.

— Значит, в деле замешан Майкл?

— В противном случае это было бы чрезвычайно забавное совпадение.

Сет снова смотрит на листок. Он чувствует в руках противную слабость.

— И сколько же ты собирался ждать, чтобы сообщить мне об этом?

— Наверное, всю жизнь. Скорее всего я делаю ошибку. Не следовало посвящать тебя в это. Но ты уже и так достал меня до самых печенок своим дерьмовым попрошайничеством в духе Оливера Твиста: все выпытываешь и выпытываешь. И помни, парень, никому не слова. Сделай зарубку себе на носу. Судья не должна знать об этом ни под каким видом. Я уже и так на всю оставшуюся жизнь наслушался нотаций о несвоевременном представлении доказательств. — Хоби кивает. — Ты забыл спросить у меня, когда я получил эту распечатку.

— И когда же?

— За сутки до того, как Нил сбежал. Вот был сюрприз. Прошло несколько недель с тех пор, как я сделал запрос на почту. Я уже и не надеялся, и вдруг — на тебе.

— А Нил сам тебе не говорил?

Хоби опять трясет головой. Это не ответ, а знак, что он не может ответить.

— Он не мог сказать тебе, — замечает Сет. — Ты же только что сказал, что это было для тебя сюрпризом.

Хоби просто смотрит: безучастное, каменное лицо, настолько выразительное в своей безучастности, что, наверное, было бы достойно резца скульптора.

— Что еще я упустил? — спрашивает Сет.

— Название города тебе знакомо?

— Марстон. Это там, где жила Джун?

— В яблочко.

— Майкл жил там с ней?

— Не с ней. Во всяком случае, насколько мне известно. Однако Майкл прожил в тех краях двадцать пять лет. Столько же, сколько и она. У него был маленький магазинчик, где он торговал аудио- и видеоаппаратурой. В конце концов он не выдержал конкуренции с крупными фирмами, регулярно снижавшими цены, и разорился. У него остались большие долги.