Законы прикладной эвтаназии
Шрифт:
Поворот направо, в секцию «ха», ещё один часовой, решётка – и вот он, ряд камер.
Камеры – примерно по десять квадратных метров, с земляным полом, лежанкой и парашей. Двери железные, двойные, с окошечком. Через окошко подают пищу. «Брёвна» кормят очень хорошо – свежее мясо, хлеб, сыр, зелень, овощи и фрукты. Нужно, чтобы они были здоровыми и сильными – для чистоты эксперимента.
Собственно, на базе вообще кормят прекрасно. Если бы Накамура мог, он пересылал бы матери не только деньги, но и еду – он просто не
Накамура подходит к нужной камере – № 14, за поворотом. Тут содержится Изуми. Она живучая. Она сумела победить чуму, и больше её пока не трогают – нужно, чтобы она полностью восстановилась для следующих экспериментов. Она восстанавливается слишком быстро: Накамура умоляет её болеть чуть дольше, он просовывает ей слабительное через отверстие в двери, пусть её лучше несёт несколько раз день, зато точно не заберут на исследование тифа или риккетсий.
Он открывает окошко.
«Изуми», – шепчет он.
Её лицо перед лицом Накамуры. Она очень красива, хотя измождена. Она намеренно поддерживает себя в таком состоянии. Лишнюю еду она передаёт Накамуре. И ещё она много курит. Заключённым выдают по одной пачке в три дня, но Накамура снабжает её сигаретами, крепкими, американскими «Лаки Страйк». И ещё он передаёт ей купленное в магазинчике при базе нихонсю – чтобы вызывать похмелье. Всё это для того, чтобы она могла жить.
Она кладёт руку на полочку, куда ставится еда. Он накрывает её руку своей.
Изуми на удивление хорошо говорит по-китайски. Её взяли, потому что она показалась подозрительной, на улице Харбина. Схватили и отвели к какому-то подполковнику, который долго её расспрашивал, а потом отдал на поругание солдатам. «Шпионка! – сказал он. – Изменница!» Накамура не знает, чему верить. «Я просто жила в Китае, потому что мне так хотелось», – говорила она. «Во время войны?» – спрашивал он. «А почему бы и нет?»
Эта её безрассудная смелость бросила её в железные объятия отряда 731. Она всё делала неправильно. Она плюнула в лицо тому подполковнику, она не отвечала на вопросы, она проявила характер. Что ж, вот он, твой характер, девочка, тонет в чуме и тифе.
Она могла бы не стараться выглядеть больной. Она могла бы кричать: я здорова, пытайте меня дальше, вводите мне свою дрянь, я сдохну, пусть я сдохну. Но она не делала этого – потому что был Накамура, и он просил её жить. Ради этой просьбы она ела слабительное и курила по три пачки в день.
«Здравствуй», – говорит Накамура.
Она слабо улыбается. В этой улыбке – приветствие.
Она не любит его, но у неё нет никого другого. Накамура этого не замечает.
«У нас пара минут». – «Ты платишь чьей-то жизнью за право увидеть меня ещё раз».
Он не может просто выйти отсюда, миновать часового, вернуться в лабораторию или
Сейчас нужны две женщины – китаянка и, желательно, русская. Если нет – можно кого-то из монголок, их три или четыре. Накамура вспоминает девушку, которую увёл некогда с собой Исии Сиро. Высокую, с чёрными волосами и кругами под глазами. Её нет в общих камерах. Может, её нет вообще нигде. Её прах – в общей могиле, без имени.
Женщин нужно привести не в лабораторию № 5, а вывести на северный двор. Предстоит поездка к «ящику смерти». Всё это довольно необычно, поскольку для «ящика смерти» чаще всего используют отходы. Искалеченные «брёвна», не годные для обычных экспериментов.
«Прости меня», – говорит Накамура.
«Ничего».
Изуми знает, что никто не вытащит её из камеры – ни Накамура, ни сам Господь Бог.
«Война скоро окончится. Говорят, что Япония терпит поражение», – говорит Накамура.
Она улыбается.
«Моя смерть – вклад в нашу победу». – «Я не хочу победы».
Ты врёшь себе, Накамура? Чего ты хочешь, победы или любви?
Он не отпускает её руку. Через отверстие виден кусок стены камеры. К стене прикреплена сигаретная пачка, на которой висит потёртая куртка Изуми.
«Чем ты её приклеила?»
«Рисовыми зёрнами».
Перед глазами Накамуры встаёт Изуми, которую вскрывают заживо. Сначала заражают тифом, а потом кладут на операционный стол и вскрывают, чтобы смотреть, как болезнь проходит внутри организма. Человек живёт так ещё несколько дней.
В Средневековье существовало поверье о живом компасе. Собаке наносили рану холодным оружием. Оружие оставалось в портовом городе, а собаку держали в трюме корабля, причём ране не давали зажить. Оружие, лежащее на круглой подставке, всегда показывало направление, в котором шёл корабль. Оно рвалось закончить своё дело, добить зверя.
Двадцатый век вернул это поверье в лаборатории 731-го отряда. В цивилизованную высокотехнологичную Японию. Незаживающая рана на теле человека – она же незаживающая рана на теле страны. На теле человечества.
«Пора».
Они могут прикоснуться губами к губам – нужно просто нагнуться. Но нет – Изуми уже исчезает в глубине камеры, Накамура идёт дальше.
Он выбирает двух женщин. Русских, как назло, нет. Приходится брать монголоидную девушку лет двадцати, крепкую, цепкую, злую. С помощью часового он надевает на неё наручники. Китаянка покорна, она идёт сама.
Часовой открывает двери камер и помогает довести «брёвна» до выхода. В принципе, за заключёнными должны идти двое, но Накамура уже не раз доказывал, что спокойно справляется один. Доверие Иосимуры ему на руку.