Законы прикладной эвтаназии
Шрифт:
Не все чертежи Иосимуры и его лабораторные записи пережили время. Часть из них Майя сумела перевести, что-то она просто помнила. Тому, что получается у Морозова, далеко до совершенного анабиозиса двадцать седьмого века, но и от японского стимпанка он далеко оторвался.
Максимально возможное количество грубых элементов – основание, некоторые части корпуса – Морозов делает из камня. Он заказывает детали у местного каменотёса по собственным чертежам. Он называет Майе названия минералов, но Майя не запоминает их. Мрамор – вот что остаётся в её
На втором месте – пластик. Недорогие пластики совершеннее дорогих металлов, если дело касается сохранения во времени.
Ещё стекло. Многослойное, тяжёлое.
Японцы строили свой анабиозис из стали, потому что могли поддерживать микроклимат. А Морозов не уверен, что у него это получится, и он строит машину, которая выдержит и жару, и морозы, и даже наводнение.
«Зачем? – спрашивала Майя. – Если ты запатентуешь это устройство, даже менее основательное, тебе поверят. И через несколько лет в твоём распоряжении будут самые совершенные материалы…»
«Я так хочу», – отвечал Морозов.
Он и в самом деле так хотел. Более того, он мог объяснить своё желание.
Всегда оставалась опасность того, что ему не удастся продемонстрировать анабиозис широкой публике. Угроза, что его обманут, что украдут, что облапошат. Поэтому Морозов хотел обеспечить Майе второй путь. Если опыт с анабиозисом в подвале удастся, он запатентует устройство, причём на некоторые его узлы получит отдельные свидетельства, и ещё застолбит за собой авторство на состав анксиолитика. Он найдёт средства на вторую модель, которую будет строить после получения патентов.
Если всё получится, можно будет разбудить Майю ещё раз, чтобы переложить её в более совершенный анабиозис. Морозов понимает, что до этого момента может пройти десять-пятнадцать лет. Майя должна быть молодой.
Скажите мне, Алексей Николаевич, почему вы принимаете такое горячее участие в судьбе этой девушки? Что в ней такого, чего нет в других? Почему вы ратуете за неё больше, чем за себя самого?
Потому что я хочу искупить свою вину. Вину перед дряхлым стариком по имени Василий Васильевич, перед женщиной по имени Марина, перед крошечным Серёжей. Перед их родными и близкими. Разумом Морозов понимает, что в каждом случае он поступил правильно, но благими намерениями вымощена дорога в ад. Алексей Николаевич – агностик, но подсознательное чувство вины рисует ему картины несуществующей преисподней.
Ад – внутри него, а не снаружи.
И вторая причина: хранители времени. Алексей Николаевич раскрыл тайну Исии Такэо. Он нашёл объект хранения и доставил его в Москву. Более того, объект сам сообщил ему все инструкции. Хранить – до 2618 года, до 18 декабря. Это тот самый день, когда Майя отправилась в прошлое. Нужно вернуть её ровно в тот самый день.
Майя смотрится в зеркало, висящее на одной из стен подвала.
«Полгода?»
«Около того. Если я вернусь в таком возрасте, они не заметят».
«У нас получится…»
«Меня могут разбудить не в моём веке,
Майе повезло, что Морозов её нашёл. Японскому прибору оставалось работать от силы лет тридцать, после чего он бы пришёл в негодность, забрав с собой в небытие своего «пассажира».
«Не разбудят. Я позабочусь об этом».
Он ещё не рассказывал Майе об обществе хранителей времени. Рано, слишком рано. Он познакомит её с Волковским, когда придёт время.
Впрочем, Волковскому он уже всё рассказал. Это было необходимым шагом. Морозов отмёл все сомнения и доверился главе общества. В одиночку тут не справиться.
«Как?» – спрашивает Майя.
Он не боится этого вопроса.
«Не спрашивай, пожалуйста. Я позабочусь».
Майя качает головой.
«Нехорошо скрывать от объекта исследований суть исследований», – говорит она с улыбкой.
Алексей Николаевич улыбается в ответ. Девушка умна и остроумна, красива и легка, чёрт побери, что мне делать, я – старик, а она молода, не из моего времени, я на шестьсот лет её старше, я давно лежу в могиле, когда она только выходит из материнского лона.
«Хорошо, – говорит он. – Послезавтра я познакомлю тебя с одним человеком. Он сам приедет сюда, потому что я ему доверяю. Именно благодаря ему у меня получается строить анабиозис. Неужели ты думаешь, что я настолько богат, чтобы доставить всё это?» – Он показывает рукой на детали и оборудование.
«Господин Спонсор», – смеётся Майя.
Она слишком беспечна для девушки, которая пережила то, что с ней произошло в прошлом и что происходит сейчас. Но это не более чем броня, защита от окружающего мира. Она не просто верит в то, что всё будет хорошо, она знает это.
4
Александр Игнатьевич Волковский останавливает «Бентли» у ворот дачи Морозова и морщится при мысли, что придётся вылезать под дождь, чтобы нажать на кнопку звонка. Как неудобно сделано, нельзя подъехать прямо на машине.
Он вылезает, и туфля тут же попадает в грязь. Терять уже нечего. Он добирается до ворот и звонит.
«Бентли» тоже запачкан, но машине ничего не сделается – вымыл, и всё. А вот туфли…
Морозов сразу открывает ворота, а не калитку – всё равно нужно загонять машину. Гараж на две машины, его двери открыты, справа стоит «Форд» профессора. Волковский машет доктору, забирается в машину, загоняет её в гараж.
«Ну и погодка», – возмущается он, попав, наконец, в тёплую переднюю.
«Наверное, стоит выдать вам тёплые носки, Александр Игнатьевич».
Волковский смеётся.
«А почему бы и нет? Ваша гостья не удивится старику в шерстяных носках и костюме за десять тысяч евро?» «Вряд ли она разбирается в современных костюмах», – улыбается Морозов, извлекая из шкафа пару огромных вязаных носков ядовито-оранжевого цвета.
«Ничего поскромнее нет?»
«Есть ещё малиновые».
«Из огня да в полымя. Давайте оранжевые».