Законы разведки
Шрифт:
В те застойные годы в армии еще служили настоящие «деды». Их слово являлось законом не только для «молодых» солдат, но и для всех взводных. Да что там желторотые лейтенантики? Ротные и то прислушивались к голосам этих славных воинов! Короче, продолжалась славная традиция «цукания», против которой взбунтовались некогда кадеты Александровского училища; давно это было, но смысл прежний… «Деды» были суровы, но справедливы, того, что десятилетием спустя называли «дедовщиной», у нас не водилось. «Дедом» я, разумеется, стать еще не мог, но уже вошел в определенный авторитет.
«Если он так борзеет с первых дней службы, то что можно ожидать от него в дальнейшем?» – рассуждал бравый капитан. Перспектива моего «постарения» настолько испугала ротного, что он начал подумывать над тем, как бы спровадить меня с глаз подальше.
Надо сказать, в те годы это было несложно. Я мог запросто загреметь куда-нибудь на сопки Спасск-Дальнего или на Курилы; но над ротным дамокловым мечом висели те самые военспецовские допуски, проставленные в моем личном деле. Поэтому следовало попробовать воспитывать меня собственными силами. В один из предновогодних дней капитан вызвал меня к себе в кабинет и, тяжело вздохнув, начал проводить воспитательную беседу:
– И откуда ты такой шустрый взялся?
– Из колыбели.
– Какой еще колыбели, мать твою так?
– Революции, какой же еще? Питерский я!
– Ленинградский, рядовой Семенов! Ленинградский!
– Ага.
– Не «ага», а так точно.
– Так точно, товарищ капитан! Разрешите идти?
– Ты что, издеваешься надо мной?
– Так точно!
– Что «так точно»? Что «так точно», я спрашиваю?
– Все, что вы сказали, товарищ капитан!
Если бы его родная мама, будучи беременной, могла заглянуть в будущее и увидеть перекошенную рожу своего заботливо вынашиваемого чада, она бы ни за какие деньги не согласилась рожать и всем остальным бабам заказала!
Я выслушал, стараясь сохранить спокойствие, длинную командирскую тираду, в которой помимо самых изощренных ругательств можно было разобрать только:
– Я тебе покажу кузькину-мать, хрен-голова, недоумок Питерский!
– Ленинградский, товарищ капитан! – уточнил я…
Если бы я мог тогда заглянуть в будущее, я бы понял, что эта «воспитательная беседа» и ее итоги – знак судьбы. Один из знаков. Но ничего изменить бы не смог и не захотел. Для этого пришлось бы говорить и действовать иначе. А ломать и перестраивать себя можно только с какой-то серьезной целью…
Глава 5
Мисютина доставили в камеру вместе с ужином. Я еще на воле приучил свой организм к одноразовому питанию, поэтому тюремная скудость меня не очень угнетала. От бурды, гордо именуемой чаем, я отказался. Мой сокамерник – тоже.
Если приглядеться, не такой он уже и страшный, этот самозваный Барон. И глаза у него не столько злые, сколько печальные. Видимо, тоже хлебнул горюшка…
Словоохотливость у Мисютина не пропала. Только вежливости в его речах стало побольше. Тихонько вошел и почтительно спросил:
– Где ваше место?
– Мне все равно. Мы люди не гордые. Раз ты привык у батареи – спи там…
– Прости… Погорячился, с кем не бывает. Думал,
– Над лохами можно издеваться?
– Почему – нет? Слабые, безвольные людишки, не способные постоять за себя… Разве они достойны жалости?
– Если не жалости, то сочувствия слабые достойны всегда. Учти, сильные только тогда могут чувствовать себя таковыми, когда рядом есть слабые… Иначе не будет с кем сравнивать!
– А ты философ.
– Приходится.
– Хоть среди нашего брата и не принято таким интересоваться, все же – за что сидим?
– Сам не знаю. Заступился за телку, а она слиняла. Меня сделали инициатором драки. А так как драться я умею, то кое-кому было очень больно. Сейчас еще «волыну» [1] хотят повесить. Ею мент меня пугал, а я – возьми да вырви. Пальчики, естественно, остались.
– Значит, три двоечки наклевываются?
– Что еще за чудо?
1
Волына – пистолет (жаргон).
– Двести двадцать вторая УК Российской федерации. Незаконное приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия…
– Выходит, так…
– Это, по нонешним временам – чихня. К таким, как я, ее применяют только в исключительных случаях. Когда больше обвинить ни в чем не могут. Подкинут пушку – и шьют дело. Верняк. Не отвертишься. Лучше у них только с «травкой» или «снежком» [2] получается…
– И что, действительно пять лет впаять могут?
2
Травка – конопля, снежок – кокаин (жаргон).
– Запросто. От судьи многое зависеть будет. Ты по первачку?
– Да.
– Тогда отвинтишься.
Я неопределенно повел плечами. Барон ненадолго замолчал, приглядываясь ко мне, затем сказал задумчиво:
– Что-то они к тебе неравнодушны. Сначала одного мариновали, теперь рецидивиста в камеру бросили. А по ихним законам, не положено первоходочникам в одной клетке с ранее судимым находиться!
Не надо слишком обо мне задумываться. Ты лучше о себе спой.
– А ты и вправду рецидивист? Извини, если не так спросил – я же, сам понимаешь, в этих делах не очень, первый раз за решеткой, да еще сразу в одиночке…
– Я уже на третью ходку пошел. Две предыдущих, правда, слабенькие были. Первую вообще можно таковой не считать – только на зону, как амнистия к 40-летию Победы подоспела. Потом проносило аж до восемьдесят девятого… Может, потому, что я к «тамбовским» примкнул. Они в то время круто котировались. Бригада крепкая, и подвязки хорошие в органах имели…
– Я о «тамбовских» что-то читал, было в газетах… Вроде как их разгромили…
– Это ментам так думать хотелось. Но правда, что после перестрелки в Девяткино многих из наших побрали и вкатали сроки. В том числе и мне…