Законы войны
Шрифт:
В туалете он переоделся и немного привел себя в порядок. Побрызгался концентрированным одеколоном «Шакал» – это тебе не хухры-мухры, тридцать рубчиков за флакон извольте. В кармане был ключ от небольшого «Датсуна», стоящего на стоянке. Машина была неприметной и дешевой, для него, получающего примерно три казенных жалованья с боевыми надбавками, – и вовсе пустяки.
Из здания аэропорта он вышел уже совсем не таким, как был в грязном, пропахшем потом контейнере. Журналист, молодой врач… да кто угодно. Только синяки под глазами – то ли от сотрясения, то ли от чего.
По
Если свернуть в самом конце Майванда налево, за русским посольством – то там будет район новостроек, обычных по меркам Востока, но достаточно дорогих по местным меркам. Там жили русские, жили и афганцы, разделения не было, главное, чтобы были деньги. Пятиэтажки, панельные, типового, восточного проекта с балконом, таким широченным, что он размером с настоящую комнату. Она жила там…
Оставил машину у подъезда, набрал нехитрый код домофона, скользнул в подъезд, привычно прислушался – тихо. Поднялся на четвертый этаж, протянул руку к звонку, но дверь открылась, прежде чем он позвонил. Она стояла на пороге и смотрела на него своими глазищами, огромными и загадочными, цвета изумруда, который добывают в ущелье Пандшер, севернее…
Он не говоря ни слова, шагнул вперед. Она – не отступилась…
– Эмма…
Она повернулась, чтобы было удобнее смотреть на него.
– Что?
– Выходи за меня, а?
Он сказал это в первый раз, первой женщине. И с замиранием сердца ждал ответа.
Но она ничего не сказала. Только грустно улыбнулась.
– Нет, я серьезно… – обиделся Сашка, – ты думаешь, я шучу? Я уже на квартиру коплю, в Москве. Уже сорок процентов накопил, пятьдесят – и можно заселяться. Там тоже нужны врачи, и я работать буду.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать шесть! – с вызовом сказал Сашка
– А мне – тридцать. Ты – русский, я – пуштунка. И какая из нас семья?
– Самая обыкновенная! Настоящая! И потом – ты же говорила, что ты наполовину француженка…
– Говорила…
– Ну вот. У нас французы считаются друзьями, весь высший свет говорит по-французски. Ты меня тоже научишь, да?
Она снова ничего не ответила.
– Вот увидишь, – ответил оскорбленный до глубины души Сашка, – я все равно тебя добьюсь. Пойду к твоему отцу и скажу – так, мол, и так…
И по тому, как исказилось лицо Эммы, – он понял, что сделал ошибку. Очередную… черт бы побрал, почему все так сложно в жизни. Когда происходит такое, начинаешь думать, что лучше бы под пули… там все просто и понятно.
– Эм… Я тебя обидел, да? Ну, извини…
Она ничего не ответила. Просто поднялась с кровати, надела халат и вышла из комнаты.
Сашка молча лежал какое-то время. Потом ударил кулаком по стене, так что лопнули обои. Треснула кожа на костяшках, вспышка боли немного привела его в себя.
Твою
Они познакомились случайно. В госпитале «Чатар бистар», что значит – четыреста коек. Он подхватил малярию… совершенно обычное здесь дело, за Кабулом река Кабул протекает по довольно сырой местности, плюс феллахи отводят воду на поля… появляются комары, а от комаров и малярия. Малярия была четырехдневная, что значит – приступы каждый четвертый день. Не самый худший вариант, и ничего такого, что нельзя было бы вылечить обычной противомалярийной терапией на основе хинина. Но в госпитале у него обнаружили еще какую-то желудочную инфекцию от грязной воды, пришлось задержаться. Так они и познакомились…
Она была пуштункой – но при этом женщиной совершенно западного типа. Врач-инфекционист, училась в Сорбонне. Невозможно было представить ее в парандже.
Он наскоро оделся, зашел в туалет. Посмотрел на себя в зеркало… видок, конечно, еще тот, но голова до странного ясная. Хотя он никаких лекарств и не принимал.
Эмму – имя у нее было французское, а не пуштунское – он нашел в лоджии, в одном халатике. Она курила, сбрасывая пепел вниз и не обращая внимания на прохладу. По ночам в Кабуле холодно, сказывается высота и горные пики с вечными стенами совсем рядом. Если бы не война – это было бы одно из лучших мест для жизни на земле…
Сашка обнял ее за плечи.
– Отпусти…
Он не отпустил. Так они и стояли, смотря на ночной Кабул, на реку огней Майванда вдали.
– Хочешь, расскажу про моего отца? – вдруг сказала она.
– Не уверен.
– Нет, все равно скажу, если заговорила. Мой отец был доктором, он лечил людей. Я училась у него. Он был доктором в офицерском госпитале, а потом еще и лечил короля, когда его собственного врача король повесил за заговор.
Она затянулась. Сашке не нравился этот горький дым, напоминающий горящую кучу листьев в осеннем саду, – но он уже понял, что отнимать сигарету бесполезно. Она была слишком независима для того, чтобы подчиняться…
– Потом короля убили. Я училась в Сорбонне, отец отправил меня к матери, как будто чувствовал. Когда мы последний раз разговаривали по телефону… – она снова затянулась, задержала в легких дым, – я ему сказала: папа, приезжай, я скучаю по тебе. Он сказал – нет, я не могу сейчас приехать. Слишком много больных, слишком много раненых…
Она докурила сигарету и выкинула ее во двор. Оба они проследили глазами за ее падением – маленький красный светлячок. Это походило на то, как в небе падали звезды…
– …Знаешь, он бы мог преподавать за границей. Учить людей за границей, учить их быть докторами. Но он любил свой народ. Знаешь, как он стал врачом?
…
– Мой дед был богатым человеком, баем… Дед со стороны отца. Однажды он взял сына объезжать владения. У них были лошади, настоящие скаковые лошади, это большое богатство здесь, не каждый может себе позволить держать лошадь. Они встретили племя, и, как положено по законам Пуштун – Валлай, законам гостеприимства, – племя пригласило разделить с ними трапезу, хотя сами они были бедны и голодны.