Закрой глаза – я тут
Шрифт:
Утром он даже не вспомнил происшедшее накануне. Удивился лишь, что находится в гостевой. Боль в голове нарастала, стало очень жарко. Липкий от пота, Дима пошел в душ, где в раковине валялось несколько жестких волосков, оставшихся от его бороды. Когда холодные струи стряхнули с него сон, он вдруг вспомнил события вчерашнего дня, и его словно вывернули наизнанку. Он выскочил из душевой и, оставляя мокрые следы на полу, вбежал в гостиную. Увидев у лестницы тело, закрытое покрывалом, медленно приблизился.
– Господи! Сделай так, чтобы это не было правдой, и я больше никогда в жизни ничего у тебя не попрошу, – твердил он пустые, глупые слова, многими произносимые в подобных случаях.
В дневном свете труп Ады был еще страшнее, чем в темноте. Кожа как желтый воск, на искривленных в ухмылке губах красная помада свернулась катышками, а размазанный по лицу шоколад застыл, потрескался и напоминал высохшее дерьмо. Неестественно согнутые ноги напоминали лапы мертвой курицы, а костлявые руки с красными длинными ногтями – когти ведьмы из дешевого фильма ужасов. Она лежала перед лестницей уродливым эмбрионом-гигантом с выкинутой в сторону рукой. Дима присел и почувствовал пока едва различимый, но уже набирающий густоту запах. Он потянул носом, голова закружилась, и его вырвало желчью. Он вытер рот тыльной стороной ладони. На смену ужасу пришло отупение: «Сейчас у меня нет вообще никаких сил, чтобы что-то с
Дима вогнал острие лопаты у основания дуба. Под его раскидистыми ветвями он чувствовал себя в относительной безопасности. Тут его точно никто не увидит, если, конечно, не зайдут во двор. А если все же зайдут, то увидят свежевскопанный кусок земли без травы. И тогда его отправят в тюрьму. И он подумал, что от Ады еще можно было как-то сбежать, а вот из-за решетки пути нет.
43
Октябрь. Могила. Дима
Глинистая земля под дубом поддавалась тяжело, Дима быстро устал. Очень хотелось выпить, и на этот раз было что, но он пока держал себя в руках, пил воду. Нужно было выкопать яму до ночи. В один из перерывов он пошел осмотреть гараж и вспомнил про внутреннюю дверь, ведущую в него из гостиной. Сначала обрадовался, что не придется взламывать внешний замок, но ненадолго, – машину же нужно загонять через ворота. Решил все равно сначала войти через гостиную. Пока ковырялся с замком, все время оборачивался на мертвую Аду, представлял, что она оживет, подкрадется к нему сзади и обнимет своими костлявыми руками. Даже проверил, лежит ли она под покрывалом, вдруг запихнула туда одеяло, а сама подглядывает за ним из укромного уголка и злорадно посмеивается над его стараниями. Из-под приподнятой ткани вырвался тошнотворный запах. Вид трупа был настолько отвратителен, что Диме показалось, что вот-вот из него полезут черви. Он бросил замок и пошел копать дальше. Когда начало смеркаться, могила была вырыта. Сад освещала только луна, полная и яркая, как вчера. Не включая свет в гостиной – боязнь оказаться замеченным не оставляла его, – Дима расстелил покрывало и попытался ногой перевернуть на него труп. От соприкосновения голой ступни с телом его передернуло, и он не осмелился повторять попытку. Стало понятно, что перетаскивать Аду придется руками. Взяв на кухне пакеты из-под продуктов, он надел их вместо перчаток. Встал перед зловонным трупом на колени и попытался перекатить его на расстеленное покрывало. Подтолкнул сбоку и, резко повернув, почувствовал несильный удар по плечу. В ужасе вскочил. Сердце пульсировало в голове. Он облегченно вздохнул и чуть не расплакался от напряжения, поняв, что это была всего лишь откинутая в сторону, застывшая Адина рука. «Надо выпить, иначе не смогу». Дима поднялся в спальню за бутылкой коньяка и сделал несколько жадных глотков. Присел на кровать. Внутри обожгло, потеплело, голова успокоилась. Посмотрел на оставшиеся конфеты, взял их с собой и снова спустился вниз. Осторожно, стараясь глубоко не дышать и не делать резких движений, он стал перекладывать Аду на покрывало не торопясь и в итоге справился. Сбоку положил конфеты. По скользким плиткам холла и по гладкому дереву крыльца тело тащилось легко. На небольшой лестнице конфеты вывалились, а Адина голова, простучав по ступенькам, перекосилась набок. Дима вернул конфеты на место. Тащить труп по траве стало тяжелее, покрывало цеплялось за какие-то корешки и выбоины, и тело приходилось постоянно поправлять. Он подумал, что стоит поискать полиэтилен, но для этого надо спуститься в подвал или ломать замок в гараже, и еще не факт, что такой большой кусок найдется. И Дима придумал сделать у головы большой узел, который должен сдерживать сползание, и снова ухватился за два угла покрывала. Луна нависла над головой, когда Ада добралась до своего последнего пристанища. Дима подтащил ее к краю могилы, смотрел какое-то время, а потом сильным пинком спихнул тело в яму. Оно глухо стукнулось о сырую землю. Искаженное уродливое лицо повернулось на тонкой шее и застыло. Казалось, глаза Ады открылись и в упор смотрят на Диму, а он собрал конфеты и кинул их вниз: «А вот и ваш десерт, тетя Ада!» – потом развернулся и побежал к дому, взлетел на второй этаж, схватил бутылку и вернулся к качелям. Адреналин шарашил по венам, усталость схлынула, как море в отлив.
– Это надо отметить, правда?! – Дима сел на деревянную перекладину, отхлебнул из горлышка, оттолкнулся ногами и под скрип тяжелых цепей взлетел над кучей земли. – Вы где сейчас, уже подлетаете к воротам ада, простите за тавтологию, на казенной метле? Полетаем вместе? – Он раскачивался все сильнее и сильнее, зажав одну цепь локтем, чтобы не выпускать бутылку, и вливал коньяк в открытый рот. – Печально оборвалась карьера редактора?! Ну что ж, бывает! Пристроишься в аду помощницей дьявола, старая сука!
Он быстро опьянел и раскачивался изо всех сил в каком-то истерическом состоянии, и в памяти снова вдруг всплыла черно-белая фотография маленькой девочки с куклой в руках, которая постепенно оживала: сначала соткалось из воздуха белое платье в оборках, потом обрели плоть ноги в туфельках на пуговичках, руки, державшие куклу, и лицо, будто выбеленное пудрой. И уже скоро маленькая Ада сидела рядом с ним.
– Ты ведь не всегда была такой?
Девочка молчала. На каждом взлете она немного подавалась вперед, раскачивая качели все сильнее, и Диме стало страшно.
– Держись за меня, а то упадешь! – предупредил он.
Она засмеялась, посмотрела на него и крепко и больно ухватила за держащую руку. Дима увидел мелкие острые зубы, и взгляд взрослой Ады на секунду прошил его насквозь. Она стала отцеплять его пальцы от цепи
– Что ты хочешь? – наконец выдавил он. Она повернулась на него все с той же щербатой улыбкой:
– Хочу, чтобы мы вместе полетали.
Пальцы сдались, и они слетели с качелей, и ночь огласил громкий и грубый Адин смех: «Ты пойдешь со мной, caro».
Дима соскользнул с кучи влажной земли, на которую упал, прямо в яму и от резкой боли очнулся. Лицо его упиралось в труп. Шею щекотали длинные черные волосы. Омерзение заставило его отпрянуть, но дикая боль в левой руке, той самой, которой он сжимал бутылку, не позволила сдвинуться с места. Он с трудом разжал ладонь. Кровь лилась из раны от осколка разбитой бутылки, а сама кисть неестественно вывернулась. Даже от самого мелкого движения Дима обливался холодным потом. Он посмотрел на Аду и готов был поклясться, что ее перекошенный рот ухмыляется. «Она никогда меня не оставит». Яма была не очень глубокая, ему по грудь. Но все равно надо было подтянуться на обеих руках, чтобы из нее выбраться. К тому же придется встать Аде на грудь, со стороны ног, где дно могилы было не занято телом, большая куча земли, насыпанной сверху, не даст возможности как следует зацепиться. Не найдя другого выхода, Дима, сев на корточки, взял в здоровую руку большой осколок бутылки и стал выкапывать ступеньки, по которым, как он решил, можно будет выбраться из ямы и с помощью одной руки. Встать на одну, опереться здоровым локтем о край могилы, потом встать на другую, поднапрячься и перевалиться на бок. Всего-то надо вырыть две небольшие выемки, но почва была глинистая, осколок напоминал детский совочек, вторая рука болела нестерпимо, и невероятная слабость валила в сон, желание заснуть удваивала монотонная работа. Дима использовал все подручные средства для борьбы со сном, которые он помнил. Тер кончик носа и уши, забывшись, грязными ладонями тер глаза, в них попадали острые песчинки, после чего текли слезы и он не мог поднять веки, и так и работал, пока не проморгается. «Если я засну здесь, то останусь рядом с ней навсегда». Вторая ступенька была готова, когда забрезжил рассвет. Здоровой рукой Дима ухватился за торчавший рядом корень дуба, поставил босую ногу на один уступ, подтянулся и пристроил другую ступню на второй и усилием здоровой руки вывалил себя на землю. «Теперь надо закопать», – последний раз дернулось сознание и отключилось.
Яркие лучи солнца пробивались сквозь листву и согревали лицо. Дима сначала даже улыбнулся, так приятны были эти ощущения. Но потом понял, вскочил было, но тут же сел обратно. Запястье словно пытались оторвать невидимыми и раскаленными клещами. Пальцы и ладонь отекли, расцвели сине-красным, разрисовались запекшейся кровью. Тошнота плескалась в желудке, голова гудела. Несколько глубоких вдохов – и он открыл глаза и приблизился к краю так и не зарытой могилы. На дне ее, на окончательно разложившемся от жары трупе роились насекомые, жужжали жирные мухи. Нестерпимо воняло. Рвотные позывы оказались бесплодны, желудок был пуст. Но ему стало больно, как будто пищевод намотали на руку и дернули несколько раз изнутри. «Надо закопать хоть немного, слышишь? – уговаривал Дима сам себя, но не представлял, как это сделать. – А потом пойдешь и поспишь. Я знаю, отдохнуть необходимо. Надо еще привести тут все в порядок. Убрать машину. Скоро придут люди. Должно быть чисто». Если бы рядом кто-нибудь находился, то точно подумал бы, что парень сошел с ума. «Да, да. Обязательно придет полиция. А у меня все в порядке. Ада уехала в город. Когда вернется, не сообщила». Он перебрался к куче земли и, говоря сам с собой вслух, горстями кидал ее вниз, распугивая зудевших мух. Тем временем духота нарастала и издалека к саду медленно ползла огромная сиреневая туча. Небольшие порывы ветра уже трепали крону дуба, и та шумно шелестела. Воздух наполнялся вязкой сыростью и запахом подступающего дождя. Наконец туча зависла над домом, закрыв солнце, ветер стих, и несколько капель упало на замершие в ожидании влаги листья. Одна, вторая, третья… все чаще, громче, быстрей забарабанили они по раскидистым веткам. Закапали Диме на лицо, на грязную потную майку, на вывернутое запястье, и даже от этого прикосновения ему стало больно. Дима встал, опираясь на здоровую руку. Заглянул в яму. Он старался кидать землю равномерно, но все равно больше была засыпана ближайшая к нему половина и из-под комьев проглядывали части лица, почти провалившийся глаз, спутанные волосы. В некоторых местах все еще продолжали ползать жадные мухи с зеленовато-синими перламутровыми тельцами. Откуда они взялись так быстро? Дима стоял под набирающим силу дождем. Ему хотелось раствориться в нем, как головке сахара, просочиться сквозь земной шар и на другом его конце выплеснуться фонтаном на площади какого-нибудь жаркого и шумного города. Никого не знать и ничего не помнить, чтобы дети плескались в нем, а взрослые зачерпывали прохладные пригоршни и умывали лицо. Холод незаметно прокрался до самых внутренностей, и мечты о фонтане в жарком городе сменились дрожью и клацаньем зубов. Обхватив себя одной рукой в попытке согреться, Дима увидел, что Ада лежит в луже и ее блузка пузырится в некоторых местах, свободных от комьев глины, которые размывал ливень. «Сейчас это уже бесполезно». Развернувшись спиной к так и не закопанной Аде, Дима направился к дому. Небо вокруг сиреневой тучи стало серым, и раскаты грома грохотали над обступавшим виллу лесом.
Джинсы, прилипшие к ногам, кое-как удалось стянуть, майку же одной рукой снять не получалось. Дикая, обжигающая боль не давала не то что зацепиться за нее пальцами, но даже просто поднять руку. Он прошел на кухню, надрезал футболку у горла ножницами и стал разрывать. Мокрая ткань поддавалась плохо. Он снял рукав с одной стороны, а второй, наклонившись, скинул. С трудом влез в махровый халат, найденный в гостевой ванной, и, зажав бутылку вина между колен, помучившись, открыл, вылил половину содержимого в медный ковшик, разогрел и стал пить медленными глотками, заедая подсохшим хлебом.
«Как быстро черствеет у них хлеб. Берешь в магазине – дышит, а через полдня уже резина резиной». Отложив багет в сторону, Дима пошел в гостиную и лег на диван. Его трясло, и тело постепенно заливало жаром. Кажется, наверху были таблетки. Но сил подняться и взять их не осталось. Дима завернулся в покрывало, лег, и ему стало все равно, что с ним произойдет в будущем. Если оно, конечно, настанет.
«Раз-два, сорная трава… – услышал он издалека мотив уже знакомой ему детской песенки. Сначала она доносилась из глубины сада, но потом стала слышна все явственнее, все ближе, и вот уже скрипнула дверь, по паркету прошлепали легкие мокрые шаги, и песенка зазвучала возле самого уха, и в паузы между словами прорывалось частое и громкое дыхание. Дима сразу понял, чье… Лучше и не открывать глаза. Лучше и не жить вовсе. Надо было остаться на дне той ямы и сдохнуть. Ада допела песенку и засмеялась. «Ты меня убил, но не избавился. Я с тобой навсегда. Закроешь глазки, а я тут как тут. Так что, если ты не хочешь меня видеть, лучше вовсе тебе никогда не спать. Слышишь меня?!» – крикнула она резким голосом и с силой дернула его за поврежденную руку.