Закрытие Америки

Юрий Бриль

– Нет почему-то. Даже не знаю, как без него обхожусь…

– А ведь ваш Ленин обещал, что будет у каждого трудящегося. Поначалу он был революционарием, но потом предал интересы рабочих и проявил себя как империалист. За революцией, как учил Че, следует революция бюрократов. Таков общественный закон.

– Получается, Педро, что в революции нет никакого смысла. Бюрократы неистребимы. Власть бюрократов, как ни крути, – закономерный итог борьбы.

– Ты, эй, Хури, невнимательно читал Че. Смысл революции не в том, чтобы она победила, а в том, чтобы она не прекращалась. Наша цель устраивать империалистам перманентный геморрой, тогда они будут сдерживать свой хищнический инстинкт и не посмеют наступать на права трудящихся.

Для Че было хуже смерти переродиться в бюрократа, потому он и не остался в правительстве Кубы после победы повстанцев, а делал революции в Конго и в Боливии.

– И заплатил за это жизнью… Страшная история. Убили, закапывали, откапывали, выставляли напоказ, отрубили руки…

– А что ты хотел?! Революция требует жертв. Знаешь, как умирал Че?.. Это было недалеко отсюда, в боливийском селении Ла- Игера. Его убили без суда и следствия по приказу президента Боливии Рене Баррьентоса. Дергали спички, кому достанется такая честь. Выпало лейтенанту регулярной армии Марио Терано. Слабак, у него дрожали руки, хотя он и накатил стакан виски. «Целься лучше, – сказал ему Че, – я всего лишь человек. – И еще он сказал: – моя неудача не означает, что революция закончена, она начнется в другом месте».

Педро снова разлил чичу. Пить ее было большим испытанием, поэтому я взял кружку и пошел в складскую комнату, чтобы вылить.

– Куда? – спросил Педро.

– Там сеньор… Может, он проснулся, пусть тоже выпьет.

– Не выпьет, эй, – заиграл желваками Педро, – сядь и выпей сам.

Я выпил, меня тошнило и было обидно за всех русских революционариев. Я стал называть имена, приплел даже Рахметова из романа «Что делать» (разве это не круто – спать на гвоздях?!), но суровый Педро и ему отказал в праве называться настоящим революционарием.

– Так уж совсем никого и не было?

– Одного все-таки могу назвать, – подумав, сказал Педро.

– Это Сталин! – блеснула своими познаниями Сильвия.

– Бюрократ высшей пробы. При нем положение трудящихся только ухудшилось.

– А как ты объяснишь тот факт, что Че иногда подписывался как Сталин II? – возразил Хулио.

– Это в шутку. Ты что, шуток не понимаешь?.. Получается, Хури, я знаю вашу историю лучше тебя.

– Ну и кто, по-твоему, был настоящим русским революционарием?

– Конечно же, Симон Радовицкий!

Об этом выдающемся бомбисте я узнал не так давно, когда мы путешествовали на Конец Света, Огненную Землю.

Сегодня Ушуайя – раскрученный туристский центр. Предлагается совершить экскурсии по лесам и озерам Исла-Гранде, прокатиться на паровозике и окинуть взглядом этот самый большой остров архипелага. Можно также сплавать на острова в гости к морским котикам и пингвинам. А вот и музей, главная его фишка – Симон Радовицкий.

Город начался с тюрьмы. На Конец Света (как когда-то и в Австралию) свозили самых отпетых преступников. Расчет прост: отсюда не сбегут. Зэки рубили лес, строили себе надежную, крепкую тюрьму, строили город. Знаменитый преступник Симон Радовицкий просидел в этой тюрьме 20 лет. О нем, как и о Че, слагали стихи и песни, многие годы он был знаменем революционного движения. Демонстрации с требованиями освободить бомбиста будоражили общество. В конце концов власти выпустили его из тюрьмы, посчитав, что на свободе он меньше принесет вреда. По мнению Педро, именно из-за хронического геморроя, который устроил капиталистам Радовицкий, Аргентина первая установила 8-часовой рабочий день.

С 10 лет Радовицкий уже работал помощником кузнеца в Екатеринославе (Днепропетровске). В 14 он шел в первом ряду рабочей демонстрации и встретил грудью саблю казака. Полгода отлеживался. Урок не пошел на пользу. За революционную деятельность отправили в ссылку… Бежал, уехал в Аргентину, там примкнул к анархистам. Подкараулил экипаж начальника полиции Рамона Фалкона,

метнул бомбу. Фалкону оторвало ноги, он и его помощник погибли. Радовицкого не приговорили к вышке только потому, что ему еще не исполнилось 18. На суде он вел себя как герой, объясняя, что совершил справедливый акт возмездия – по приказу Фалкона была расстреляна демонстрация и погибли 30 его товарищей. Радовицкому единственному удалось бежать из этой тюрьмы, правда, на свободе он провел всего 23 дня, его сняли с борта контрабандистов военные моряки Чили. Радовицкий с честью вынес все испытания, хотя аргентинские тюремщики куда изобретательнее наших ментов, все еще работающих по старинке (как то: дверью пальцы защемить музыканту, бутылку вогнать в задницу правдолюбцу). На годовщину побега пенитенциарные умы догадались устроить целое представление. Перед окном камеры играл духовой оркестр с дирижером во фраке. Радовицкий смеялся над таким изощренным издевательством.

Фалкон также популярен в Аргентине. Его именем названа полицейская академия, ему поставлен памятник в Буэнос Айресе. Но штука в том, что на памятнике не исчезает надпись «Виват Радовицкий!». И это лишний раз свидетельствует о том, что дело выдающегося революционария-бомбиста живет. Виват Радовицкий! Виват перманентный геморрой!

13 решающих секунд

Т

оном препода, принимающего экзамен, Педро сказал: – Тоже мне революционарий, в теории ты, эй, получается, ничего не смыслишь, а как у тебя с оружием? Умеешь обращаться?

– До революционария, эй, мне далеко! И вообще я – человек сугубо штатский, какое там оружие, я пулемет от табуретки не отличу! Полковую гаубицу – от пушки Д-74. И уж тем более ЗРС-300 от ЗРК «Тор»!

Я заподозрил, что Педро имеет виды на Сильвию, поэтому старается всячески меня унизить. Разумеется, я проигрывал Педро. Иначе и не могло быть – оружия я побаиваюсь, потому что оно стреляет; грязный цвет хаки вызывает у меня рвотное отвращение, потому что он пытается подменить собой чистый природный цвет листьев и травы. От призыва я скрылся в стенах Уральского госуниверситета – в нашем дворе на Маяковке считалось, что в армии служат только одни дезертиры. Начисто уклониться не получилось: в школе изводили НВП (начальной военной подготовкой), на старших курсах военная кафедра раз в неделю доставала тактикой, огневой подготовкой и полевыми занятиями. Так что хотел я или нет, но какое-то поверхностное представление об оружии все-таки имел. И этого хватило, чтобы в куче разнообразных и незнакомых мне машинок для убийств распознать наш выдающийся АК-47, в просторечии – калаш.

Нас учили стрелять, собирать и разбирать автомат. Особой ловкости, тем более ума, тут не требовалось. Как говаривал, глядя на мои неловкие телодвижения, полковник Белотелов: «Научить обращению с оружием можно и медведя». В итоге на зачете, после соответствующих тренировок, я разобрал автомат за 13 секунд, а собрал за 17. Давненько, правда, это было. Я взял в руки калаш, закрыл глаза – руки помнили. Я разломал его на части, пожалуй, за те же 13 секунд.

– А ты собери, – предложил я Педро и начал отсчитывать секунды.

Педро взял одну часть, другую… Замешкался…

– Давай, Педрило, – подбодрил его Лукас, – высунь пальцы из жопы!

Видно, опыта обращения с калашом у Педро не было. Если бы он был настоящим революционарием, он бы имел такой опыт. Подавляющее большинство боевиков, чем мы вправе гордиться, вооружены нашим калашом. Хотя здесь, с другой стороны земного шара, штампует оружие другой не менее мощный производитель – Соединенные Штаты. А я ведь сразу заподозрил, что Педро только учится, подражая Че. Не буду, конечно, отрицать его успехов: по бороде, по берету со звездочкой и по разговору он уже достиг сходства с команданте. И по вонючести тоже. Известно, что Че за особую вонючесть товарищи называли Боровом. Думаю, и Педро подошло бы это погоняло.