Закрытый клуб
Шрифт:
Дверь распахнулась, и на пороге появился Найджел, словно сошедший с обложки «GQ»,[7] в желтовато-коричневой рубашке, казавшейся бронзовой по контрасту с его шоколадной кожей. На мне эта рубашка смотрелась бы как горчица на недожаренном хот-доге. Она идеально облегала его стройный торс, словно Найджел был инопланетянином, умеющим отращивать вторую кожу для вечеринок. К безупречно отутюженным и дорого-небрежным слаксам были подобраны коричневые туфли и такой же кожаный ремень. Найджел держался удивительно свободно и непринужденно. Поглядывая через его плечо на
Хозяин приветствовал меня улыбкой на миллион долларов и радушно пригласил в дом.
В гостиной на плюшевых диванах и креслах сидели четверо. Я сразу узнал Джона Андерсона, стипендиата Родса и победителя дебатов в Гарварде. На лекции Бернини я видел его с другого конца аудитории. Вблизи он в точности походил на футбольную звезду выпускного класса с прекрасной спортивной фигурой. Его красота была способна довести до отчаяния. Но школьные футбольные звезды обычно становятся толстыми лысыми продавцами обуви, а мы, ботаники, подрастая, сказочно богатеем. Никто, конечно, не ожидал увидеть в элитном юридическом вузе такого деревенщину, как я, да еще мускулистого и внушительного. Ростом Джон был не меньше шести футов шести дюймов. Его руки, крупные и сильные, небрежно лежали на коленях. Даже сидя он казался выше меня, поэтому я почувствовал себя лопоухим новичком-школьником.
Рядом с Андерсоном сидел жесткого вида мужчина с отвисшими веками. Держа в руке бокал вина, он впился в меня глазами стервятника. Словно прочитав мои мысли, Найджел прошептал, ухмыльнувшись:
— Деннис Boy. Он никогда не спит. Работает над книгой и никому не говорит, о чем она.
— Думаешь, напишет? — Впервые за вечер я улыбнулся.
— Ну, ему двадцать семь, его последний роман получил премию Кушмана, так что думаю — да, что-нибудь напишет.
Моя единственная публикация в безвестном заумном журнале вдруг показалась мне вовсе не такой важной, несмотря на слова Бернини.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, я обвел глазами собравшихся. Я еще не видел Дафну Гудвин так близко. Ее глаза сверкали ярче, чем на лекции, — мне сразу вспомнилась аквамариновая прозрачная океанская вода в рекламных туристических брошюрах. Светлая кожа цвета мягкого желтоватого песка, на губах помада сочного сливового тона… Дафна отвела глаза.
— Давай-ка нальем тебе выпить. — Найджел обнял меня за плечи.
Разговор за обедом потряс меня. Никогда не слышал, чтобы люди так перескакивали с одной темы на другую.
— Конечно, проституцию надо легализовать, — горячилась Дафна. Щеки у нее разгорелись, и она жестом показывала сидевшим вокруг ватсонам, что это элементарно.
— Чепуха, — парировал Джон. — В здоровом обществе не допустят эксплуатации людей.
— Так, прекрасно. Представь одинокую миллионершу пятидесяти лет. Ей нравится секс, она хороша в постели и вот решает превратить это в бизнес и извлекать из него прибыль. Ее что, эксплуатируют?
— Нет, конечно. Ты сама сказала, она миллионерша.
— Значит, ты не против проституции, ты против бедности. Аналогичным
— Неверно. Я считаю, что и твоей миллионерше нельзя позволять быть проституткой.
— Отчего же?
— Не все измеряется деньгами. Есть бесценные, высокие вещи. Нельзя платить за секс, не унижая любовь.
— Ну а как же врачи исцеляют за деньги? Это благородно. Тебя послушать, они не должны брать гонорар за лечение! А учителя? Священники? По-твоему, зарабатывать на жизнь могут только люди сомнительных занятий?
— Нет, но… — Джон огляделся в поисках помощи, но все смотрели на Дафну, которая подалась вперед для решающего удара. Ее волосы слегка растрепались, а неистовые голубые глаза метали искры.
— Позволь сказать тебе, что, по моему мнению, сейчас происходит. Ты против проституции, потому что в глубине души считаешь женщин слабым полом.
— Что? — возмутился Джон. — Ерунда! Я ничего подобного не говорил.
— Вот как? Сперва ты нападаешь на проституцию, потому что она унижает бедных. Мы разобрали этот аргумент. Ты говорил, что мы дискредитируем любовь. Это мы тоже отмели. А теперь ответь, кому ты больше сочувствуешь — проститутке мужского или женского пола?
Джон, посмотрев на нее, пожал плечами. Дафна повернулась ко мне.
— А ты, Джереми? — Она впилась в меня своими необыкновенными глазами. — Кого тебе больше жалко — мужчин или женщин, занимающихся проституцией?
Я растерялся. Ее взгляд парализовал меня.
— Обоих, — солгал я.
— Неужели?
— Да.
— Тогда непонятно, почему ты покраснел, — отрезала Дафна и отвернулась.
Я понял, что все это время не дышал, и судорожно втянул немного воздуха, стараясь не отключиться и не упасть головой в суп.
Тронув качающиеся створки двери, вошел Найджел с подносом стейков, вымоченных в красном вине и приправленных чесноком. В комнату вполз белесый кухонный чад.
— На этой неловкой ноте… — засмеялся он, ставя поднос. — Давайте поедим.
Через несколько минут Стервятник Деннис придал дискуссии новое направление.
— Определению брака тысячи лет, это краеугольный камень западной цивилизации, и нечего подрывать основы, — говорил он, тыча вилкой в собеседников.
— Отчего же? — возразил Найджел. — Определения меняются. «Гражданин» раньше означало «белый человек, владеющий собственностью». Жизнь внесла свои коррективы, верно?
— Брак подразумевает союз одной женщины и одного мужчины, — отрезал Деннис. — И избавь меня от политкорректного признания моей вины за прошлое.
— А раньше брак подразумевал союз мужчины и женщины одной расы, — подала голос Дафна. — Это определение тоже изменилось.
— Тут вопрос равенства, — сказал Найджел. — Гомосексуальные пары должны иметь те же права, что и традиционные. Точка.
— А дальше что? — вскинулся Деннис. — Полигамия? Инцест? Сожительство с животными? Ты вступаешь на скользкий путь. Где-то надо поставить предел.