Закрывая двери
Шрифт:
Урчание желудка разносится по небольшой террасе.
Перевожу взгляд с губ Милы на глаза, замечая, как ее щеки краснеют. Усмехаюсь. Да, имя родители подобрали ей подходящее.
— Пошли, накормим тебя, — снимаю Милу со своих коленей, поднимаюсь сам.
Натягиваю боксеры, беру с пола свою футболку и надеваю ее на Милу. Растрепанные волосы девушки рассыпаются по плечам, когда я вытаскиваю их из-под ворота. Мила продевает руки в рукава, после чего я обхватываю ее ладонь, беру телефон и вывожу в нашу спальню. Белые простыни на двуспальной кровати смяты, одеяло валяется на полу. Деревянный шкаф упирается в угол комнаты,
Мы выходим в коридор с бежевыми стенами. Босыми ногами шлепаем по паркету, спускаемся по лестнице, напротив которой находится кухня.
Туда нам и нужно.
Толкаю деревянную дверь, и мы заходим в узкую комнату. Посреди нее находится зеленый островок с белой столешницей на нем и барными стульями рядом. Дальнюю стену заменяет панорамное окно. Большой темно-зеленый шкаф встроен в угол рядом с дверью и почти сливается по цвету с сосновым лесом за окном.
На кухне есть все необходимое, много шкафчиков, современная техника, большой холодильник, изготовленный на заказ с деревянной дверью, тоже выкрашенный в зеленый цвет. Туда мы загрузили продукты вчера вечером.
Все выглядит идеальным. Даже слишком.
Как раз кухню, а еще спальню родителей, я переделал, когда вступил в наследство. Именно эти две комнаты больше всего любила мать, а я не хотел, чтобы даже ее дух остался в моем доме.
Поджимаю губы. Мотаю головой. Вот о ком я не хочу думать, так об этой женщине. Сейчас мне нужна только Мила. Только она.
Подвожу ее к островку посреди комнаты, резко торможу, хватаю за талию и под удивленный визг поднимаю. Ухмыляюсь, когда сажаю Милу на столешницу. Кладу телефон рядом с ней, оставляя быстрый поцелуй на кончике носа. Разворачиваюсь и подхожу к холодильнику.
Открываю его.
— Что ты будешь есть? — осматриваю содержимое. — Как насчет яичницы, салата и апельсинового сока? Или ты кофе хочешь? — не дожидаясь ответа, тянусь за яйцами. Красную рыбу тоже захватываю.
— Кофе, пожалуйста, — отвечает Мила немного отстраненно. — Могу я посмотреть время на твоем телефоне?
— Да, — отвечаю, не думая.
— Эммм… у тебя тут непрочитанное сообщение висит, — ее голос странно звучит
Замираю на секунду, а потом вспоминаю про Стаса, который писал утром, что вот-вот явится.
— Это мой друг, наверное. Он пригласил нас на гонки. Скоро должен заехать за нами, — вынимаю пакет с овощами.
— На гонки?! — восклицает Мила. — Я никогда не была на гонках, — звучит тише.
— Вот и побываешь, — усмехаюсь, оглядывая содержимое холодильника, думая, что еще бы взять.
— Хорошо, — радостно-взволнованные нотки проскальзывают в одном слове, а я не могу сдержать улыбку. Чувствую, себя довольным, когда Мила счастлива. — Получается… это дом твоего отца, да? А где он сам? И мама?
Тринадцатая дверь. Антон. Терраса. Часть 3
Застываю. Мышцы наливаются свинцом. Изо всех сил сжимаю дверцу холодильника. Гнев волнами проходит по коже. Опаляет каждую клетку тела, заставляет волосы на руках встать дыбом.
Прижимаю продукты к груди и изо всей силы закрываю холодильник.
— П-прости, — глухо произносит Мила. — Я не хотела влезать не в свое дело.
Твою же мать! Она-то точно ни в чем не виновата. Глубоко вдыхаю. Медленно выдыхаю. Мышцы постепенно расслабляются. Кладу
Прикрываю глаза.
— У меня нет родителей, — приходится продавливать каждое слово через горло.
Стискиваю челюсти, распахиваю веки и достаю стеклянную салатницу. Открываю коробку с яйцами.
— Прости, — шепчет Мила.
— Да, хватит извиняться! — повышаю голос и сразу жалею. — Черт!
Упираюсь ладонями в столешницу, смотрю перед собой. Белая плитка начинает расплываться, унося меня в прошлое.
Вижу отца будто бы не прошло больше десяти лет после его смерти.
Папа сидит за столом в своем кабинете, зарывшись в бумаги. Его жесткое лицо освещает лишь зажженная настольная лампа. Черные волосы завязаны в хвост, очки сползли на кончик носа, а рукава белой рубашки закатан до локтей. Деревянный сервант за его спиной завален бумагами. Кажется, что они лежат вразнобой, перемешаны между собой, но на самом деле, стоит только попросить отца найти нужную, он сразу же ее вытащит из этого вороха. В отличие от шкафа, на столе удивительный порядок. Ничего лишнего. Одна стопка документов в углу, вторая — перед отцом. Две ручки стоят в черном органайзере, третью отец зажал между пальцами, и делает ей пометки в тексте.
— Папа, — стою в дверях кабинета. Отец поднимает взгляд со стола.
— Сынок, — широко улыбается, в его шоколадных глазах появляется теплота, — подойди, кое-что покажу, — откидывается на спинку кресла.
— Это я должен перед тобой извиняться, — достаю яйцо из коробки и разбиваю его о край салатницы. — Ты имеешь право задавать вопросы, — смотрю, как белок вытекает из скорлупы. — Мой отец погиб в автокатастрофе. Был дождь, а он ехал слишком быстро, — поворачиваю скорлупу, позволяя упасть желтку. Умалчиваю, что ехал он за мамой, которая позвонила отцу и попросила забрать от любовника, выгнавшего ее. Беру второе яйцо и разбиваю его, а еще третье, четвертое и пятое. — Может, всё-таки омлет? — иду к холодильнику и достаю молоко.
— Антон… — Мила осекается.
Возвращаюсь к плите, все также не глядя на девушку.
— Я же сказал, ты можешь задавать вопросы, — откручиваю крышку и выливаю полбутылки в салатник.
До меня доносится судорожный вздох Милы.
— Ла-а-адно, — делает паузу, словно собирается с сила. — А с твоей мамой что случилось? Она тоже была в машине?
Крышка от бутылки выскальзывает из пальцев. Подпрыгивает на столешнице, пока не останавливается у пакета с овощами.
С силой ставлю бутылку на стол. Резко открываю выдвижной ящик и хватаю венчик. Сжимаю его в ладони. Металлическая ручка до боли впивается в кожу.
— Нет, — цежу, пытаясь справиться с яростью, охватившей тело. — Моя мать жива. Но лучше бы умерла.
Тринадцатая дверь. Антон. Терраса. Часть 4
Удивленный вздох слетает с губ Милы.
Я понимаю, как прозвучали мои слова. Но других, которые более точно описали бы мое отношение к матери, попросту нет. Но объясниться перед Милой, думаю, все же стоит.
— Ты же помнишь моего друга, Стаса? — окунаю венчик в молочно-яичную смесь. — Вы на бое познакомились.