Закулисная хроника. 1856 — 1894

Нильский Александр Александрович

Труппа у него была огромная, на каждое амплуа, по крайней мере, человек по пяти, так что если бы рассортировать актеров, то их хватило бы непременно на три сцены.

— Зачем у вас так много народу? — как-то осведомился я у Смирнова.

— Благодетельствую, — хвастливо ответил он, — даю возможность существовать. Много ведь теперь их развелось, так что где уж им места приискивать.

И после маленькой паузы откровенно признался, обнаружив истинную суть дела:

— Да ведь и дешевенькие они у меня. Не дорого мне обходятся. У меня первый любовник всего 30 целковых получает… А чем одного хорошего

держать за сто, так я лучше трех средненьких нанимаю. Вдвойне хорошо: и публика не балуется и разнообразия больше. На всякий вкус по актерику имеется.

Действительно, жалованье в то время в провинции было баснословно малое, в особенности у Смирнова доходило оно до ничтожности.

Отдохнув с дороги и погуляв по городу, Бурдин мне сказал:

— Пора сделать визит антрепренеру. Одевайтесь и пойдемте.

Сказано — сделано. Отправляемся к Смирнову, ютившемуся в верхнем этаже театра. Бурдин и Смирнов облобызались, как старые знакомые. Я представился сам. Беседа была очень оживленная и продолжительная, преимущественно театральная, но о «гастролях» ни одного слова. Я очень внимательно следил за «политикой» того и другого, и в конце-концов пришел к убеждению, что они друг друга «проводят». Никто из них не хотел первым начать деловых переговоров, хотя видимо оба горели нетерпением как можно скорее придти к соглашению. Однако, оба выдержали характер и разошлись, ничем не покончив.

На другой день явился к нам с ответным визитом антрепренер. Опять нескончаемые разговоры об отвлеченных предметах и ни слова о «гастролях». Наконец, Бурдину надоело выжидательное положению, и он пустил в ход тонкую дипломатию. Предупредительно моргнув мне глазом, он сказал:

— Александр Александрович, что же это вы, батенька, не укладываетесь? Потом опять горячку пороть станете.

Я понял этот маневр и поддержал его, ответив:

— Да у меня почти все уже уложено. Это ваши вещи валяются не прибранными.

— Чего это вы? — всполошился Смирнов. — Неужели в отъезд сбираетесь?

— А то что же еще? Нам здесь больше нечего делать. Погуляли, отдохнули и в путь…

— А я полагал, что сыграете у меня?

— Некогда нам.

— Куда же это торопитесь?

— К Смолькову, в Нижний! Он нас давно поджидает.

— Ну, полноте… погостите…

— Да, право, не можем…

— Ну, для меня.

— Разве только для вас! Пожалуй… так и быть, для вас только можем остаться…

Начались переговоры. Они имели вид мелочного торга. Очень долго торговались и, наконец, порешили на том, что мы будем играть без вознаграждения две недели, а потом возьмем по бенефису.

— Большего, ей-Богу, дать не могу. Но и это очень выгодное для вас условие, потому что с бенефисов рубликов по пяти сот нажить можете, — сказал в заключение Смирнов.

Бурдину ужасно хотелось «показать себя», на основании чего он и согласился на это предложение. Вообще он любил играть и в этом удовольствии никогда себе не отказывал.

Впоследствии антрепренер уразумел «дипломатическую выходку» Бурдина и как-то при случае ему заметил:

— А ведь я теперь догадался, что вы со мной сплутовали.

— Как это сплутовал? Когда? Что вы хотите сказать этим?

— Помните, насчет отъезда-то при мне заговорили? Вы, ведь, и не думали уезжать,

вы только заставили меня первым завести с вами переговоры.

— Ну, конечно.

— Подловили! И, признаюсь, очень ловко!.. Теперь досадую на себя, как это не сумел тогда же вас понять… Мне бы нужно было пожелать вам «доброго пути». Любопытно, что бы вы мне ответили.

— Поздно, батенька, опомнились.

В день нашего соглашения с антрепренером был спектакль. Я и Бурдин, конечно, не пропустили возможности взглянуть на актеров местной труппы. Отправляемся в театр и останавливаемся перед ним в полном недоумении. Весь фасад и подъезд задрапированы красным сукном.

— Что это значит? — обращаемся к театральному сторожу.

— По праздничному, — туманно ответил он, ничуть не удовлетворяя нашему любопытству.

С таким же вопросом подходим к кассиру, но и он уклончиво ссылается на «приказание Василия Андреевича». В театре разыскиваем Смирнова и спрашиваем его:

— Зачем декорирован театр красным сукном?

— Нарочно для сбора.

Просим объяснить.

— На днях здесь был проездом наследник цесаревич Николай Александрович, осчастлививший мой театр своим благосклонным посещением. В виду торжественности события и для привлечения народа я украсил театральное здание красным сукном. Публика шла так хорошо, что даже и после отъезда великого князя я приказал перед каждым спектаклем «одевать театр» нарочно для заблуждения. Все думают, не будет ли опять у меня высокий гость…

— И охотно разбирают билеты? — перебил Бурдин остроумного антрепренера.

— Совершенно справедливо. Торговля идет лучше.

— Так, значит, вы делаете сборы сукном?

— Сукном-с.

Чрезвычайно находчивый импресарио!

Во время нашего пребывания в Рыбинске приехали еще «гастролеры»: И. Ф. Горбунов и П. В. Васильев. Жизнь сообща была несравненно лучше и веселее. Васильев вместе с Бурдиным начал свои гастроли в комедии Островского «Свои люди сочтемся».

После того, как красное сукно не стало притягательной силой, сборы в театре упали до ничтожности. Мы, гастролеры, приходили в отчаяние и ужасно стеснялись своим бессилием способствовать пополнению кассы. Смирнов же в утешение говорил нам неоднократно:

— Не конфузьтесь, это у меня всегда так; чем лучше исполнители, тем плоше дела. Вот почему у меня и набрана средненькая труппа…

— Вздор! — самонадеянно возражал Бурдин. — Публика еще не всмотрелась в нас. Вот я поиграю, так негде будет яблоку упасть.

Увы! Надежды его не оправдались. Зрители равнодушно смотрели на его гастроли, и театр по прежнему пустовал.

Перед бенефисом Бурдин предложил мне:

— Не хотите ли бенефисы делить пополам?

— То есть, как это пополам?

— Вы получите половину барыша с моего, а я с вашего. Согласны?

— Согласен.

Первым был бенефис Бурдина, нам очистилось по 25 рублей. С моего же бенефиса осталось только по пяти целковых.

— Не поняли нас! — сказал в свое оправдание Федор Алексеевич и стал спешить выездом в Нижний Новгород в театр Смолькова, с которым велась уже переписка.

Таким блестящим образом окончились мои первые гастроли в Рыбинске.

XLVI