Зал ожидания

Сергеев Дмитрий

В дежурной части сидел человек, показавшийся Егорову знакомым. Опер задержался и вошел в дежурку.

– Да у него давно крыша поехала, - рассказывал дежурному человек, показавшийся знакомым.
– Он все какими-то потусторонними силами увлекался, а сегодня совсем с ума сошел - вот как топором рубанул.

Артем подошел ближе, и даже ему, многое повидавшему оперативнику, стало не по себе: в голове человека была прорублена страшная дыра, сквозь которую виднелся явно поврежденный мозг. Егоров изумленно посмотрел на дежурного. Тот сделал недоуменное лицо и пожал плечами.

– С твоего участка, - сказал он, протягивая бумажку

с адресом.
– У меня все заняты. Возьми кого-нибудь из подошедших.

– Сам!
– махнул рукой Егоров.
– Тем более я иду на вокзал. Как раз по пути.

Артем снова шел по пустынным захламленным улицам, над которыми тревожно нависало багряное небо. Путь его лежал через городской рынок. Там с унылыми лицами уже стояли редкие торговцы, у которых никто ничего не покупал и которые ничего никому не предлагали, словно им было все равно, будут у них брать товар или нет. Вид ярких фруктов и ягод не вызывал у Егорова никаких эмоций, хотя он сегодня еще не ел. Продукты казались настолько несъедобными, будто были сделаны из воска или папье-маше. В одеревенелых лицах продавцов, в странной остекленелости их глаз было что-то неестественное и пугающее. У одного из прилавков на земле валялись довольно крупные денежные купюры. Их никто не поднимал.

Егоров вышел на окраину, сплошь состоящую из старых деревянных двухэтажек, осмотрелся по сторонам - здесь всегда было много злых бродячих собак, часто норовивших цапнуть за ногу чужака. Но в этот раз опер не увидел ни одной, словно все они передохли или их разом отправили на живодерню. И это обстоятельство, вопреки всякой логике, нисколько не обрадовало его, скорее даже разочаровало.

В квартире по адресу, написанному дежурным, уже находился врач с двумя санитарами.

– Ничего, ничего, - успокаивал он человека в смирительной рубашке.
– Все будет хорошо, все будет прекрасно...

– Пешком?
– коротко осведомился Егоров.

– Пешком, но галопом, - сострил доктор.

– А что к нам не зашли?

– Ближний свет, что ли?
– заговорил угрюмый санитар.
– Решили своими силами.

– Повезло вам, - подытожил опер.

– Будете протоколы писать?
– поинтересовался доктор.

– Дураки! Дураки!
– вдруг заорал больной, пытаясь высвободиться. Каяться надо, а не протоколы писать! Не понимаете вы ничего! Убить вас всех мало!

– Тише, тише, - успокаивал врач.
– Мы все очень раскаиваемся. Зачем же нас убивать?

– Мы потом запросим у вас нужные справки, - сказал оперативник и вышел на лестничную площадку, поняв, что его помощь медикам уже не нужна.

Решив побеседовать с соседями, он постучал в ближайшую квартиру. Дверь отворила сердитая старушка, посмотрела недовольно.

– Вы сегодня не слышали вот в этой квартире...
– начал Егоров.

– Не слышала! Не видела! Не знаю! И знать не хочу!
– перебила его старушка и, уже закрывая дверь, злобно добавила, - сволочи!

– Кто?
– спокойно осведомился опер.

– Все!
– зло сказала бабушка, приоткрыв дверь и с силой захлопнув ее.

Опер, несколько секунд постояв в раздумье, решил вдруг ни к кому больше не заходить и направился на вокзал, до которого теперь было рукой подать.

Обстановка на вокзале была унылой и гнетущей. Поезда конечно же не ходили. В то же время здесь для такого случая было на удивление мало людей, будто многие, уже потеряв

интерес к поездам, разошлись по домам. Оставшиеся с безучастным видом сидели в зале ожидания или стояли на перроне. На третьем пути томился застрявший в городе поезд. В окнах его кое-где застыли лица пассажиров. Работники вокзала ничего толком объяснить не могли.

– Прямо светопреставление какое-то, - развел руками дежурный.

Егоров медленно прошел по пустынному залу с чахнущими пальмами в больших цветочниках, расставленных вдоль стен. За стойкой расположенного в углу буфета стояла задумчивая продавщица, у которой сегодня не было покупателей. В конце зала, в пустом ряду сидел бородатый седой старик, по виду - бомж.

– Что, старик, не ходят поезда?
– подсаживаясь к нему, спросил опер.

– А мне все равно. Я никуда не еду, - сознался бомж, сразу распознав в подсевшем работника милиции, которому бесполезно лгать. Это другие суетятся, таскаются с чемоданами. А у меня и чемоданов нет, и ехать мне некуда, и время мне знать не обязательно. Часы стоят! Поезд опаздывает! Телефон не работает! Плевать! Особенно теперь.

– Почему же теперь особенно?

– Ты так можешь?
– вместо ответа спросил бомж и, вытащив из кармана шило, насквозь проколол им свою ладонь.

– Ну, мы такие фокусы теперь тоже знаем, - Артем вынул шило из руки бомжа и спокойно проткнул себе ладонь, сначала удивив, а потом рассмешив старика. Бомж как-то глупо и радостно расхохотался.

– Так значит...
– заговорил он, прерываясь и давясь смехом.
– Так значит, всем нам кранты - и бомжам, и ментам, и...

Егоров, не испытывая ни малейшей боли, вытащил шило из ладони и, изо всей силы, почти по самую рукоятку всадив его в деревянное сиденье, встал. Бомж нахально удержал его за рукав.

– Смерть уравняет всех!
– торжествующе воскликнул он.

Егоров рывком освободил руку и, не оборачиваясь, пошел к выходу. Там он едва не столкнулся с входившей с улицы женщиной и, резко остановившись, застыл на месте - так знакомы были это обильно намакияженное лицо, крашенные в белый цвет и почти всегда пережженные волосы, еще сохранившая следы былой стройности осанка и вечная манера одеваться броско и одновременно небрежно.

– Эльвира?
– спросил Артем, словно был не уверен.

– Ты еще помнишь, как меня зовут?
– со злой иронией в голосе вопросом на вопрос ответила женщина, поправляя съезжающий с плеча ремень увесистой дорожной сумки.

– Ты уезжаешь?

– Пытаюсь. А ты что, за мной следишь?

– Ну вот еще, больше мне заняться нечем.

– Конечно-конечно, ты всегда так занят!
– и она, задев Артема сумкой, быстро прошла мимо.

Егорова поражала та апатия, с которой город встретил происшедшее. Может быть, это была растерянность, но, казалось, никто ничего не пытается делать - все только ждут. Мысли опера отвлекла открывшаяся в железной ограде калитка. Из нее вышел насколько богато, настолько же безвкусно одетый человек с огромной золотой цепью на шее. На цепи висел непомерно большой медальон с изображением русалки, держащей в руках кубок. В этом человеке Артем узнал своего бывшего подопечного, из своих сорока лет примерно пятнадцать просидевшего в местах отбывания наказания. Во дворе, возле трехэтажного дома с нелепой башней, стоял "Мерседес" с открытым капотом, уже, видимо, порядком разозливший своего хозяина.