Заложник. История менеджера ЮКОСа
Шрифт:
Делать это бессмысленно. Они прекрасно знают и понимают, что творят.
Адвокат регулярно проводит со мной воспитательные беседы, удерживая от подобных поступков. Я не могу успокоиться и найти себе место. Мне представляется такая картина. На столе стоит обычная белая чашка с чаем. Прокурор, показывая на нее пальцем, утверждает, что это утюг. Глупость очевидна для всех, но каждый исполняет свою роль. Адвокаты кричат: «Посмотрите, там же чай налит! Это чашка!»
«Ну конечно, очевидно, что это чашка», – поддерживаю я доводы защиты.
На что прокурор с маниакальным упорством, с пеной у рта, твердит:
Но стоит только нам покинуть этот зал, как прокурорша возьмет чашку-утюг в свои руки и радостно, причмокивая от удовольствия, выпьет чай…
Продолжается допрос свидетелей. В день приходит один-два человека. Каждый следующий свидетель ничем не отличается от предыдущего. Те же вопросы, те же ответы. Меня никто знает. Меня не знают свидетели, чьи показания, в соответствии с обвинительным заключением, якобы доказывают мою вину… На допрос приходят обычные сотрудники компании, которые рассказывают о своей официальной работе.
Незаметно наступает осень, холодает. Судья хочет завершить процесс до Нового, 2007 года и начинает торопить обвинение. В перерыве судебного заседания из клетки я слышу фразу прокурорши: «У нас еще не все свидетели обвинения допрошены!»
Судья, на секунду задумавшись, говорит сама себе: «Хм… Какие же это свидетели обвинения? Они вообще непонятно что доказывают!» Эти слова слышат все присутствующие в зале. Воодушевленный, я ставлю еще один большой и жирный плюсик судье. «Теперь точно оправдают», – думаю я.
На допрос приходят знакомые мне люди – я с ними работал. Меня накрывает волна воспоминаний.
Свидетель Р., похудевший и осунувшийся, работал вместе со мной на Кипре и был директором той же компании, что и я. Он делал ровно то же самое, что и я. Он, заметно волнуясь (видимо, испытывая некоторую неловкость передо мной), честно рассказывает все о нашей совместной работе.
Свидетель Г., сотрудник московского представительства кипрской компании, также дает правдивые и честные показания. Он вспомнит выпавший из моей памяти момент, когда я, уже уволившись из компании ЮКОС, незадолго до своего ареста, спрашивал его о хищениях в ЮКОСе и о Малаховском, о чем тогда узнал из газет.
Этот человек, с которым нас связывали приятельские отношения, после моего ареста начнет помогать мне и моей семье и продолжит это делать во время моего пребывания в местах лишения свободы.
Свидетель П., глава московского представительства кипрской компании, полностью подтверждает показания свидетеля Г. Он подробно и обстоятельно рассказывает обо всех нюансах своей работы и деятельности компании.
Все очевидно и понятно. У нас даже нет свидетелей защиты, так как все свидетели, опрошенные по инициативе стороны обвинения, наглядно показывают мою невиновность и непричастность к событиям, абсурдно называемым хищениями. У меня в голове рождается мысль о встрече Нового года дома.
«А что, если оправдают и отпустят до Нового года домой? Нет, не успеют», – рассуждаю я.
Процесс приближается к своему завершению. Перечитаны горы документов, допрошены десятки свидетелей. Допрошены Малаховский и Вальдес-Гарсиа. Завершается судебное следствие, и мы переходим к следующей фазе процесса – прениям. Остается совсем немного. После прений – последнее слово подсудимых и приговор…
Прокурорша
Она бессовестно лжет: «Подсудимые знали друг друга и общались, они координировали свою деятельность…»
От такой вопиющей наглости – нет, даже не наглости, а откровенного вранья – я теряю дар речи. Мы переглядываемся с адвокатом. Он, в прошлом и сам прокурорский работник, в шоке от происходящего.
Государственный обвинитель запрашивает всем нам по одиннадцать лет строгого режима. Такой вот щедрый подарок от Генеральной прокуратуры на Новый год! Я вижу искаженное ужасом лицо Вальдес-Гарсии. Ему, добровольно приехавшему из Испании, чтобы защитить свое честное имя, явно не нравится перспектива провести ближайшие одиннадцать лет в России. Малаховский тоже растерян. Я сам в шоке от услышанного. Одно дело, когда говорят об абстрактных сроках абстрактных людей, и совсем иное, когда речь идет о годах твоей жизни. Не желая расстраивать свою жену перед Новым годом, я прошу адвоката ничего ей не говорить о столь чудовищном сроке.
«Как-никак, последнее слово за судьей, – успокаиваю я себя. – Да и вообще, не могут меня, невиновного человека, осудить». Я еще надеюсь на оправдательный приговор, но в мыслях уже принимаю обвинительный с небольшим сроком.
«Это какая-то чудовищная ошибка. Какие одиннадцать лет? Они что, с ума там все посходили? – не могу успокоиться я. – За что же мне одиннадцать лет запрашивают?»
На этом очередное судебное заседание заканчивается. Мы увидимся снова после новогодних праздников, 11 января. Меня увозят в СИЗО. Я сильно возбужден и долго не могу заснуть. Я сильно гоняю, то есть переживаю, и просчитываю разные варианты.
«Самое худшее, что может сделать судья, так это дать мне девять лет, – высчитываю я. – Не может же судья дать запрашиваемые одиннадцать при отсутствии самого события преступления и без единого доказательства?»
Я быстро отбрасываю этот вариант как совершенно неприемлемый и маловероятный.
«Нет, должны оправдать! В крайнем случае дадут за отсиженным и в любом случае я скоро окажусь на свободе!» – убеждаю я себя.
Глава 14
Новогодний подарок
Через несколько дней – Новый год. Это уже мой третий Новый год за решеткой. Все получили передачи, и камера ломится от продуктов. Ешь – не хочу. В тюремном ларьке мы купили фанту, кока-колу и лимонад. Полным ходом идет приготовление праздничного стола. Готовится сельдь под шубой, салат, максимально приближенный к оливье. По опыту прошлых лет я знаю, что нам разрешат после отбоя смотреть телевизор часов до трех. 31 декабря работники СИЗО приносят в каждую камеру еловые ветки, сразу заполняющие помещение своим запахом. Из фольги от конфетных оберток и бумаги мы делаем елочные игрушки и наряжаем свою елку. Несмотря ни на что, есть ощущение приближающегося праздника. «Господи, неужели это мой последний Новый год в неволе?!» – радуюсь я. Иногда мои мысли возвращаются в суд, где мне предстоит еще выступить с последним словом и ждать решения судьи, но я быстро возвращаюсь на праздничную колею, в камеру…