Заложник. История менеджера ЮКОСа
Шрифт:
Я не забыл Андрея и ценю его дружбу и сейчас. Он отбывает наказание в колонии строгого режима в поселке Пакино Владимирской области, где я иногда его навещаю. Сидеть ему еще десять лет. Надеюсь, что мои посылки и передачи скрашивают его существование на зоне…
Мы часто общаемся с моим знакомым по карантину Мишей К., которому очень одиноко и тяжело. Он с трудом приспосабливается к обстановке и тяжело сходится с людьми, едва находит с ними общий язык. Когда он получает посылку или передачу, количество желающих пообщаться с ним резко возрастает, но оно уменьшается по мере исчезновения припасов. Прошедший войну,
«Иваныч! Представляешь, мне полосу повесили, как склонному к побегу!» И продолжает: «Вызывают в штаб опера и спрашивают: что, в побег хочешь уйти?»
Миша негодует от такой несправедливости и не понимает, о чем идет речь. Выясняется, что до оперативников дошла история, рассказанная им кому-то за чашкой чая во время разграбления его посылки. Большой знаток истории нуждался в слушателях. Без какой-либо задней мысли Миша рассказывал осужденным, открывшим от удивления рты, историю о герое Советского Союза, прославленном летчике Девятаеве. Попав в плен к фашистам, летчик сумел захватить вражеский самолет и сбежать из концлагеря.
История производит должное впечатление на всех, включая оперативников. Наличие Миши в отряде стали проверять каждые два часа круглые сутки.
Он тяжело болеет, очень нервничает и иногда срывается. Врачи над ним явно издеваются, прописывая азалептин, от которого он стоя засыпает. Запрет на сон и отдых на шконке для него пытка.
Я засыпаю на ходу без всякого азалептина. Спать я хочу всегда и везде. Но когда я добираюсь до шконки, я долго не могу уснуть. Ничего не меняет переезд на новое спальное место. Очевидно, по согласованию с оперотделом меня переселяют на нижнюю шконку, поближе к Роме Е. Так ему будет сподручнее наблюдать за мной. Я по-прежнему часто просыпаюсь ночами и вслушиваюсь в бормотание, вскрики, всхлипы и стоны окружающих. Сон многих осужденных отнюдь не безмятежен и, судя по крикам во сне, сопровождается кошмарами. Но некоторые спят спокойно и сладко. Мой сосед Рома относится к их числу.
Каждое утро, просыпаясь, зэки здороваются за руку и желают друг другу доброго утра. Не понимая этой традиции, я категорически прошу окружающих доброго утра мне не желать. В моем понимании, доброго утра в этих стенах не может быть по определению. По крайней мере у меня. В минуты отчаяния, засыпая, я порой просил судьбу о том, чтобы не просыпаться…
Я начинаю адаптироваться и приспосабливаться. Предновогодний визит в ларек приносит очередное разочарование. Имеющиеся на счете деньги надо умудриться потратить. После приобретения товаров по завышенным ценам, разрешенные две тысячи моментально испаряются. Я покупаю необходимые Зуеву сигареты, чай, сладкое, вафельный тортик, который приберегу на Новый год. Оставшихся денег хватает на несколько банок консервов – рыба, шпроты, кукуруза, зеленый горошек. Здесь ассортимент не такой, как в московской тюрьме, но все же можно разгуляться. В следующий месяц у Зуева на счете появятся деньги, присланные моими друзьями и родственниками, и мы покинем убогий магазинчик с сумками, набитыми до отказа всякой всячиной.
Глава 26
Новый год
На новогодние праздники закрывается промка, и у меня появляется несколько выходных, которые я, как всегда, стараюсь проводить с пользой. Спорт и книги – вот мои настоящие друзья.
Размеренную жизнь омрачает череда предновогодних шмонов. Массовые обыски идут по всей зоне, не обходят они стороной и наш отряд. В одно прекрасное утро нас дружно выводят в клуб, а в барак заваливается толпа людей в военной форме. По возвращении мы видим следы погрома. Перевернутые постели, открытые баулы с перерытыми вещами, выброшенные из тумбочек вещи… Не смертельно, но неприятно.
Между сдвинутыми двухъярусными кроватями остается небольшой проход – проходняк, где стоят тумбочки арестантов. Это личное пространство зэков, где протекает значительная часть их жизни. У себя в проходняке мы устраиваем импровизированный праздничный стол. На сдвинутых стульях появляются закуски и салаты, заботливо приготовленные Зуевым из продуктов, полученных мной в передаче. Ждет своего часа тортик и конфеты. За короткое время в отряде я обзавожусь знакомыми, и мы получаем многочисленные приглашения зайти в гости в проходняк и поговорить за жизнь. Я тоже приглашаю людей, которые не упускают шанса этим воспользоваться. К нам в гости приходит Миша К. и Коля М., новый приятель Зуева по швейному цеху.
Коля – наглухо отмороженный товарищ. Отрубил топором голову своему соседу-собутыльнику. Однажды поссорившись, пошел к нему мириться. Тот ни в какую. Пришлось брать в руки топор. Но, несмотря на содеянное, он открыт, искренен и непосредственен как ребенок. В такой веселенькой компании я встречаю Новый, 2008 год. В полночь, услышав из ПВРки (помещения воспитательной работы) крики «Ура», мы встаем, дружно чокаемся кружками с чаем и желаем друг другу скорейшего освобождения. Я закрываю глаза и уже в четвертый раз – тихо, чтобы никто не слышал, – произношу свое заклинание: «Господи, сделай так, чтобы этот Новый год был у меня последним в этих местах». Тогда я не знал, что мое заклинание сработает лишь на седьмой раз…
Мы продолжаем отмечать праздник, разбредаемся по бараку. Нанеся несколько визитов вежливости и поздравив гостеприимных хозяев, я иду в умывальник, раздеваюсь и ложусь спать. Сквозь сон я слышу шум, разговоры возбужденных праздником осужденных, которые до упора будут сидеть в ПВРке и смотреть телевизор.
Новогодняя ночь проходит без происшествий.
«Странно, никто никого не убил, не зарезал! – любил пошутить я. – Не зона строгого режима, а пионерский лагерь какой-то».
Глава 27
Свободная пресса
Выходные пролетают незаметно и приятно, я успеваю немного отдохнуть и набраться сил. Наступают рабочие будни. Меня ждет работа, которую за столь короткое время я уже успел возненавидеть. Проклятые шапки убивают меня и вытягивают силы, и я прихожу в отряд в изнеможении.
В отряде меня ждет приятный сюрприз. На шконке лежит стопка газет и журналов. Почти каждый день библиотекарь приносит выписанную мной прессу. Ко мне выстраивается очередь из желающих почитать некоторые издания. «Коммерсантъ», «Ведомости» и «Эксперт» мало кого интересуют, но журналы «Maxim» и «Men’s Health», газету «Московский комсомолец» у меня выхватывают из рук. Имея возможность подержать в руках, полистать полученные с воли журналы и газеты, я испытывал огромную радость. Пресса для меня является связующей нитью со свободой, глотком свежего воздуха. Я регулярно получаю «Бюллетень Европейского суда по правам человека», каждый номер которого внимательно изучаю.
Наблюдая за мной, осужденные начинают обращаться ко мне с просьбами их проконсультировать, написать надзорные жалобы на приговоры, с которыми они не согласны. Помогаю я не всем, но некоторым не отказываю и пишу всевозможные ходатайства и жалобы.
Моя «правозащитная» деятельность моментально привлекает внимание оперативников.
В один из вечеров за двадцать минут до отбоя в барак влетает оперативник, капитан Мишанов. Переполненный чувством собственной значимости, он требует выдать запрещенную литературу. Я не понимаю, что он имеет в виду.