Заложник. История менеджера ЮКОСа
Шрифт:
Антон затягивает:
И пускай наше детство не кончится,
Хоть мы взрослыми стали людьми,
Потому что родителям хочется,
Чтобы мы оставались детьми.
Хор, состоящий из маньяков, убийц, насильников, грабителей, разбойников, террористов, путая слова, подхватывает:
Родительский дом, начало начал,
Ты в жизни моей надежный причал.
Родительский дом, пускай добрый свет
Горит в твоих окнах много лет.
Песню по очереди поет вся зона. Мы занимаем второе место. Начальство колонии радостно отчитывается о перевоспитании осужденных. Из нас поощрение получает только отрядный запевала Антон, а мне удается избежать рапорта о нарушении…
Когда я рассказал жене о том, что пою в хоре, сначала она мне не поверила.
«Господи, куда я попал? – думал я в те минуты. – Это же настоящий дурдом!»
Как здесь не вспомнить эпизод из книги Алексея Толстого «Приключения Невзорова, или Ибикус». Вынужденные покинуть Россию после революции, герои открывают бордель в Стамбуле. На открытии полковник Ртищев просит Невзорова спеть.
«Но я же никогда не пел!» – отвечает граф.
«Я вам приказываю», – настаивает полковник.
Невзоров запевает. При первых словах Ртищев в отчаянии обхватывает голову руками, а пьяный деникинский офицер, сидевший неподалеку, говорит: «Расстрелять!»
Мне же хотелось сказать: «Господа офицеры, читайте русскую классику»…
После выступления в хоре мне было уже ничего не страшно, и я добровольно записался в участники спартакиады, посвященной 23 Февраля. Я подал заявку на участие сразу в нескольких дисциплинах – жим гири, перетягивание каната и биатлон. По хорошо знакомой мне по маршировкам аллее надо было пробежать на лыжах и снежками сбить мишени – поставленные на столы пустые бутылки.
Председатель спортивной секции – Андрей, осужденный за изнасилование и убийство, – бросает на меня оценивающий взгляд. Моя пополневшая за годы нахождения в тюрьме фигура не внушает ему доверия. Но уступая моему напору, почесав голову с вытатуированной мишенью на затылке, он нехотя включает меня в состав участников.
Администрация колонии со всей серьезностью подходит к подобным мероприятиям. Для их освещения (и прославления начальства) приглашается местная пресса. Любопытным журналистам в диковинку смотреть на дрессированных, бегающих и прыгающих зэков, которые моментально забудут об исполняемых ими трюках, едва их выпустят из клетки. Зрелище это привлекает толпы зевак из сотрудников колонии и осужденных, которые яростно болеют за команды из своих отрядов. Крики, шум и веселье царят в этот день в колонии.
Получив видавшие виды лыжи и палки, надев чудом подошедшие мне ботинки, я выхожу на старт. Трасса начинается от локального сектора адаптационного отряда и идет по аллее в горку. Надо пробежать вверх, там развернуться, вернуться вниз и поразить приготовленными снежками цели. Все готово к эстафете, но погода подвела. Снег подтаял, и на аллее очень скользко. На старт выходит несколько участников сразу, но по команде «На старт, внимание, марш!» они не могут тронуться с места. Пробуксовывая на месте, они валятся друг на друга. Поднимаемые заботливыми товарищами, они встают на ноги и падают опять. Наблюдая за этой кучей-малой, я сам едва не падаю от смеха. Хохочет вся зона, наблюдающая эту комичную картину. Кое-как встав на лыжи, зэки с трудом, по многу раз падая и вставая, преодолевают аллею и опять, падая и вставая, возвращаются назад. Судья из числа осужденных с секундомером в руке беспристрастно фиксирует результаты. Наступает моя очередь, и я выхожу на старт.
«Главное – увернуться от падающего соседа и оторваться на несколько шагов от конкурентов, – разрабатываю я стратегический план. – Ну а дальше – дело техники!»
Мой папа был тренером по лыжным гонкам, и я с детских лет много времени проводил в расположенном неподалеку от дома Битцевском лесопарке, где наматывал круги на лыжных трассах. Привычку эту я сохранил и в зрелые годы и не бросил ее после освобождения. Меня и сейчас можно встретить в том же парке, на тех же трассах.
Несмотря на набранный вес, со словами «Ну сейчас я вам покажу, как надо ездить» я сжимаю зубы и что было сил
Зрители немеют – от меня никто не ожидал такой прыти. Мой стремительный марш-бросок не остается незамеченным приглашенными журналистами. Они осветили это событие в местной газете, напечатав статью с моей фотографией под названием «Вместо Куршавеля – Мелехово…». Из надежных источников мне стало известно, что статья эта имела большой резонанс в местных кругах и стала предметом обсуждения на коллегии и планерке УФСИН Владимирской области. Для меня статья обернулась профилактической беседой с сотрудниками оперативного отдела колонии, после которой я всегда обходил стороной многочисленных журналистов, полюбивших приезжать в нашу образцово-показательную колонию. К большому недовольству начальника оперативного отдела, его вызывали на ковер и ругали за то, что Переверзину в колонии курорт устроили! После такого разбора полетов количество недоброжелателей у меня увеличилось на еще одного человека, очень опасного и влиятельного.
Рекорд вызвал уважение среди осужденных и поднял мой авторитет в колонии. Андрей скажет мне, человеку, прозанимавшемуся полжизни борьбой: «А мы думали, что ты бумажный человек. Тяжелее ручки ничего не поднимал…»
Еще долго зэки говорят мне: «Ну, Иваныч, ты даешь! Молодец!» – и жмут руку. Каждый день мне приносит новые знакомства, порой очень интересные. Я обрастаю связями в криминальном мире. Сотрудники колонии, напротив, мне кажутся все на одно лицо, и я долго не могу запомнить, кто есть кто. Я путаю режимника с оперативником, начальника воспитательного отдела с пожарником, и долго пристаю к Роме Е. Тыкая пальцем через решетку локального сектора в проходящих мимо людей в форме, я не устаю его спрашивать: «А это кто? А это?»
Мой рекорд был отмечен поощрением в виде дополнительной посылки или передачи. Получив заслуженную награду, я вернулся на шапочное производство. Здесь меня ждут другие рекорды…
Глава 29
Шапки
В колонии ждут представителей заказчика шапок. Приедут, будут ходить, смотреть, проверять качество. Шапки только с виду кажутся одинаковыми. На самом деле у каждой свой неповторимый облик. Идет много брака. Если мех плох, то на месте стыка или изгиба образуется залысина. И как ни натирал я это место железной щеткой, шапка лучше не становилась. От бригадира я получаю ответственное задание. Мне поручается наполнить несколько коробок отборными, идеально сделанными шапками. Польщенный таким доверием, я целую смену занимаюсь этим конкурсным отбором. Вскоре около меня появляется несколько коробок с готовым для показа товаром. Наступает ответственный момент, мой час пробил. В цех заходят женщины и идут ко мне. С ловкостью фокусника я задвигаю далеко под стол только что сделанные шапки, достаю и начинаю любовно расчесывать заранее приготовленные. Женщины удовлетворенно смотрят, берут у меня из рук изделия и довольно кивают. Открывают стоящие рядом коробки, тоже заранее приготовленные, и видят те же расчудесные шапки. Зря я не крикнул: «Караул, люди! Вас обманывают!» Зря я не достал коробочку с лысыми шапками! Не суждено мне сделать карьеру в этом цеху – впереди меня ждет черная неблагодарность…
В воздухе стоит взвесь пыли. Весь в пыли снаружи и внутри, я без устали пакую шапки. Цех работает на полную мощность, выдавая свою продукцию. Закрывая очередной заказ, зэки поднажали и выдали на ура дополнительное количество шапок, которые я физически не успеваю обработать. Во время обеда с разрешения бригадира я остаюсь на своем рабочем месте и мирно продолжаю обрезать нитки, нежно причесывать и складывать в коробки шапки в непривычно пустынном цеху. Заходит несколько людей в форме, среди них – начальник режимного отдела колонии майор Морозов. Он торжественно объявляет мне, что я нарушил распорядок дня, не пошел на режимное мероприятие.