Заложник
Шрифт:
Некоторое время она молчит, и ее темные глаза изучают мои. Я не знаю, что она ищет и о чем думает. Она понимает все, но ее лицо ничего не выражает.
– Хорошо, - говорит она, наконец.
– Договорились. Что бы ты хотел предпринять?
– Что? Сейчас?
– Да, сейчас, - она еле слышно смеется и вызывает этим боль в моей груди, толчок, который возникает, когда она смотрит на меня.
– Все равно что. Что бы ты хотела?
– Давай поедем к пруду, - говорит она и собирает свои вещи.
– Какому пруду?
– К пруду. Единственному,
– Это же озеро, - поправляю я ее.
– Ах, для меня это пруд. Пойдем, исчезнем отсюда, - она хватает мою руку и тянет за собой из больницы. Сегодня я не пойду на охоту.
Глава 5
Мы идем через город на юг, мимо школы, кузни и многочисленных домов, в том числе моего, который обозначает границу города. Там, где заканчивается голая глиняная земля, кустами растет высокая трава до самого леса. Обычно я не охочусь в южных лесах. Они глинистые и влажные, а большинство живности держится в более сухих местах. Чем дальше мы продвигаемся в лес, тем мягче становится земля. Но в последнее время почти не было дождей, так что мы не проваливаемся в рыхлую землю. Когда мы достигаем густых зарослей, за которыми находится озеро, Эмма дергает меня за руку, чтобы я остановился.
– Нам туда, - говорит она и показывает направо.
– Но оно прямо перед нами, прямо за этими зарослями.
– Я знаю, но вид будет лучше, если мы заберемся на холм.
– Вид? Там нет никакого вида.
– Поверь мне, Грей. Доверься мне, - и она, не ожидая, пойду ли я за ней, идет направо между деревьями и кустами, несмотря на то, что там нет дороги. Она поднимает юбку до коленей, и я смотрю на ее ноги, пока она перебирается через упавшее дерево и валун, которые преграждают нам путь. Медленно мы одолеваем отвесный склон. Возможно, там есть на что посмотреть.
Когда мы выходим из-за деревьев, я практически теряю дар речи. Мы стоим на холме высоко над водой. С этой точки зрения озеро выглядит довольно маленьким и узким. Длинная полоса воды скрывается за другим холмом. Вокруг нас растут колокольчики с высокими толстыми стеблями, которые достигают моего бедра. Нежные сиреневые цветы свисают пучками и танцуют на ветру. Вдали видно южную часть Стены.
Эмма идет вперед в поле к одинокой скале на холме. Фиолетовые цветы достают ей почти до плеча, но она идет дальше, и они ускользают из ее рук.
– Раньше я всегда приходила сюда с дядей, - рассказывает она мне, пока мы устраиваемся поуютней на камне.
– Почти ежедневно. По крайней мере, пока… ну, ты понимаешь. Когда его забрали, мне было девять. Я не была здесь уже несколько лет.
– Отсюда озеро выглядит великолепно, - говорю я.
– И, по правде сказать, оно кажется таким маленьким. Теперь я понимаю, почему ты называла его прудом.
– Видишь?
– Да, но это все равно озеро. Я просто пробую быть вежливым.
Она вздыхает.
– Ну да. Для тебя это очень тяжело.
– Знаешь, несмотря на то, что ты думаешь, я не плохой
– И то, что ты сделал с Челси, не имеет значения?
– Это совершенно другое.
– Это все равно важно.
– Пусть. Но я не плохой человек. У тебя нет оснований думать обо мне пло-хо.
– Я приму это на веру до поры до времени, - она берет целую горсть травы и пускает ее по ветру.
– Тогда почему ты это сделал?
– спрашивает она, глядя на меня. Солнечный свет падает на ее родинку под глазом, и похоже, будто она, в самом деле, плачет.
– Почему ты сказал правду про назначение?
Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Объяснений много. Я не хочу становиться отцом. Я ненавижу официальные назначения. Я хочу ее, но не под давлением.
– Ты сказал правду или…?
– спрашивает она, когда я не даю ответа.
– Ты же не собираешься позже на меня наброситься или что-то подобное? Я сильнее, чем выгляжу. Мои руки лечат, и все думают, что я такая дружелюбная и заботливая. Но я могу быть сильной, если потребуется.
– Я слышал, - я тихо смеюсь.
– И да, я сказал правду.
Она вновь смотрит на меня так же, как тогда в больнице. Я так и не могу понять ее взгляд.
– Я ненавижу назначения, - говорит она.
– Я тоже.
– Сколько у тебя уже было?
– Ты не хочешь этого знать, - мне не хватит пальцев рук, чтобы пересчитать их. Хотя я давно ни с кем не спал, все равно это число больше, чем мне хочется ей назвать.
– А ты?
– Только один, - итак, слухи неверны. Эмма уже приняла однажды одно назначение.
– Помнишь Кро Феникса?
– спрашивает она.
Я киваю. Он был похищен полтора года назад.
– Он мне нравился, - объявляет она.
– Я имею в виду, правда, нравился. Тот месяц был так прекрасен, что я даже подумала, что так будет и дальше, и что между нами что-то есть. Не знаю, что именно. Это и впрямь было глупо. Я бы хотела и дальше с ним быть, но думаю, не было оснований для взаимности. Через две недели он встретился с Сашей Квартер, а затем исчез.
– Мы все когда-нибудь исчезнем, - говорю я.
– Вот почему я это ненавижу. Я не вижу смысла в планах, когда так легко помыкать людьми. У меня есть время только до моего восемнадцатого дня рождения. Лучше я найду кого-нибудь хорошего, с кем буду чувствовать себя хорошо, и останусь с ним.
Она кривовато улыбается.
– Быть только с кем-то одним? Так долго, как назначено?
– Забудь о назначении. Делай так, как будто нет никакого назначения, нет правил, нет Клейсута, а только один единственный человек. Навсегда. Это кажется тебе смешным?
Одно мгновение царит молчание. Я знаю, что это странный вопрос, полностью гипотетический и слишком глубокий, и на короткое время я пу-гаюсь, что она высмеет меня.
– Знаешь, большинство сарычей (птица - NB) соединяются на всю жизнь, - произносит она, покусывая губы, и опускает взгляд на озеро. Оно похоже как застывшее серебро, которое извергается из земли, и долина бросает голубую тень на его глубину.