Заложник
Шрифт:
– Почтим минутой молчания Мохассита, - торжественно выкрикивает Мод, - который накануне своего восемнадцатого дня рождения погиб за Стеной.
Я склоняю голову, но молчание не наступает. Один голос прорывается через толпу.
– Его убило Похищение!
– истерично кричит кто-то.
– Не Стена убила его, а Похищение!
Силуэт появляется рядом с колоколом. Это мать Мохассита. Она еще меньше и слабее, чем был ее сын, и утопает в своей коричневой тунике.
– Может, его и убила Стена, но виной всему является Похищение, - добавляет она.
– Они все. Исчезли они, сбежали и погибли, мы теряем
Она просто расползается. Она выталкивает из себя слова в паническом крике вперемешку с икотой, затем оседает на землю и дрожит как ребенок, пока ее живой сын не берет ее на руки, будто бы он и есть мать, и не утешает ее. Эмма прячет лицо на моем плече. Мой рукав намокает, и я понимаю, что она плачет.
– Смерть - часть жизни, точно так же и Похищение является ее частью, - объясняет Мод.
– Возможно, мы этого не понимаем, находим это неправильным. Но если мы проклинаем место, которое называем домом, мы не сможем жить в мире с нашим образом жизни, и воспоминаниями о тех, кто покинул нас. Мы хотим помнить о Мохассите и о радости, которую он подарил нам.
Мама Мохассита торопливо кивает. Ее сын все еще обнимает ее.
– Минута молчания, - говорит Мод, и на этот раз собравшиеся опускают головы в молчании.
Затем люди выходят вперед, чтобы сказать несколько слов о Мохассите: воспоминания, слова благодарности, о том, что им будет его не хватать. Кейл между тем засыпает, а моя рука немеет. Мне нужно пересадить ее на другую руку, и для этого мне приходится потревожить Эмму. Она вытирает слезы, улыбается мне и проводит рукой по белокурым локонам Кейл. Это так странно, стоять здесь втроем. Почти красиво. Почти как семья. Я спрашиваю себя: если бы мы жили другой жизнью, в другом месте, где нет Похищения, может быть, я даже захотел бы стать отцом?
Когда Траурная церемония подходит к концу и костер затухает, солнце уже давно зашло. Люди начинают расходиться домой. Саша находит нас и забирает Кейл, а затем приглашает нас что-нибудь выпить вместе. Мы принимаем приглашение, так как подавлены этим вечером. Саша укладывает Кейл спать, приносит кувшин пива и ставит три больших кружки. После нескольких кругов в «Правда или ложь» мы забываем о траурной церемонии и хихикаем навеселе.
– То, что ты подпалила свои волосы, когда во время назначения пыталась затушить свечи. Это ложь, - предполагает Эмма, обращаясь к Саше.
– Ни в коем случае, - вмешиваюсь я.
– Я считаю, что это история, что в детстве ты так наелась клубники, что целую неделю болела. Я знаю, что ты ненавидишь ягоды и никогда их не ешь.
Саша тихо смеется.
– Вы оба заблуждаетесь. Я ненавижу ягоды из-за детской болезни, и вовремя моего первого назначения сожгла половину своих волос.
Эмма и я удивленно стонем.
– И что же тогда была ложь?
– спрашивает Эмма.
– Что я не могу лазить по деревьям. Я знаю, что не очень-то спортивная, но на дерево могу забраться на дерево легко.
Эмма и я обмениваемся сомневающимися взглядами.
– Ох, успокойтесь вы оба. Я покажу вам, когда на улице будет, не так темно… и не после такого количества пива. Давайте пейте, - мы слушаемся и опустошаем наши кружки.
Мы с Эммой
Я провожаю Эмму домой. Мы оба идем зигзагом по грунтовой дороге, как сухие листья на ветру. Эмма напевает что-то под нос и кружится, вытянув руки в стороны. Когда она закидывает голову, чтобы посмотреть на звезды, спотыкается и ударяется коленом об каменную лестницу, которая ведет к ее дому.
– Посмотри, у меня идет кровь!
– объявляет она почти весело. Нет ничего радостного в том, что она поранилась, но я все равно улыбаюсь.
– С тобой все в порядке?
– спрашиваю я и осматриваю кровь на ее колене.
Она кивает.
– Хм… Совсем не больно.
Удивительно, что пиво делает с некоторыми, кружит голову и приглушает чувство самосохранения.
– Давай, - говорю я и протягиваю ей руку, чтобы помочь.
Она легче, чем кажется, так что я нечаянно притягиваю ее к груди. Она стоит здесь, руки лежат на моей груди, и смотрит на меня. Кажется, что все вокруг кружится, все, кроме нее. Это от пива, или ее мир не кружится? Я беру ее руки и обдумываю, должен ли что-то сделать. Но мы просто стоим, переплетя пальцы, и смотрим друг другу в глаза. Где-то хлопает дверь, и мы отрываемся друг от друга.
– Н-да, - говорит Эмма и убирает прядь волос за ухо.
– Увидимся утром? Встретимся в больнице?
– Конечно, если мы оба этого хотим.
– Все в порядке.
Она дарит мне ухмылку, еще один вид улыбки, который я не могу понять. Она кажется растерянной и счастливой одновременно. А затем проскальзывает в дом и закрывает дверь, прежде чем я успеваю пожелать ей доброй ночи.
Глава 8
Следующим утром я просыпаюсь с похмелья и очень слабым. В висках стучит, и во рту пересохло. Постанывая, вылезаю из кровати. Я съедаю немного хлеба, который еле удерживается внутри. Наконец я оставляю попытки что-нибудь съесть и брызгаю водой в лицо. Я сижу за столом, голова на деревянной столешнице, глаза закрыты.
Сделает ли она вид, что ничего не случилось? Вспомнит ли она вообще о той секунде, когда явные чувства проскочили между нами? Я это помню, но, возможно, вся эта магия только в моей голове. Скорее всего, алкоголь ввел меня в заблуждение. Или я чувствую что-то, потому что всегда смотрю на все через чувства. Без чувств я не знаю, что должно меня остановить. Так или иначе, могло ли вчера случиться что-то большее, если бы не хлопнула эта дверь?
Возможно, даже хорошо, что ничего не случилось. Детали и без того затуманились, и границы между реальностью и фантазией утонули в темных уголках моего расстроенного с похмелья мозга. Я охотно вспоминаю время, проведенное с Эммой. И мне нравится, что мои воспоминания настоящие и правдивые. У пива есть одна особенность - превращать все в слепящую иллюзию.