Заложник
Шрифт:
— Потому что у меня были более интересные дела, — так же мягко и доброжелательно ответил я. Честно и безо всякой издёвки.
— Что может быть важнее учёбы и получения новых знаний? — «удивился» он, приподняв свои черные брови.
Под переговорное помещение администратор студии выделил свой собственный рабочий кабинет. Комнатка была небольшая, с одним окном, выходящим на Вольгастер Штрассе — тихую зелёную улочку, пролегающую между дворами двух высоких старых шестиэтажных домов. Из мебели тут присутствовали офисный стол с какими-то бумагами на нём, несколько
Администратор большим начальником не являлся, совещаний не проводил, от того и не был оборудован его кабинет соответствующим образом. Не было здесь ставшего уже привычным и набившего оскомину «Т»-образного стола с рядами кресел вдоль «ножки».
Ректор расположился в единственном кресле за столом. Незнакомый мне человек — на одном из двух стульев возле двери. Ближайшем к выходу. А Граф Сатурмин, ничуть не стесняясь и не обламываясь, присел прямо на край стола.
Мне, при такой конфигурации, сидячего места как-то и не осталось. Не идти же под бок к незнакомцу?
Хотя, стоять в центре комнаты, как нашкодивший школьник, было тоже не самым комфортным и переговорно правильным решением. Поэтому, я, чуть подумав и оглядевшись, сместился в сторону и, сдвинув с тумбочки какие-то журналы на рядом стоящие коробки, присел на тумбочку. Что заметно изменило общую конфигурацию: теперь я не был в центре и не стоял. Мы все сидели. И расположились слегка неправильным, но кружком, а значит… стали как бы равны. Мелочь вроде, а настрой и базовую переговорную позицию очень сильно меняет.
— Их применение на практике, Василий Григорьевич, — улыбнулся я. — Самореализация в выбранной профессии и направлении.
— О как? — чуть округлил глаза, явно оценивший мои манипуляции Граф. — Даже «профессии»?
— Я — успешный певец, Василий Григорьевич. Популярный и высокооплачиваемый. Почему я не должен считать это своей профессией?
— Может быть, потому что ты Одарённый и сын Князя? — предположил он. — И значит, у тебя имеются некоторые обязательства и обязанности, помимо твоего хобби.
— Не понимаю, о чём вы, — сложил я руки на груди. — Я — седьмой сын Князя. Передо мной — ещё шесть. Прав и обязанностей, соответственно, связанных с наследованием у меня нет, так как оно мне не светит. Значимых должностей по-малолетству не занимаю. На государственной службе не состою. Так что, имею полное право заниматься тем, чем считаю нужным сам.
— У всех в Империи есть свои обязанности и обязательства, — назидательно покачал головой Сатурмин. — По факту рождения и гражданства. Факт наличия Дара их конкретизирует.
— Намекаете, что мне пора гражданство сменить? — поднял брови я. — Интересная идея. Гер Рейсс, как думаете, Германия даст гражданство шестнадцатилетнему Ратнику, от которого отказалась Россия? — обратился я к Ректору Академии Герхарду Рейссу, сидящему, получается, от меня если
— Не горячись, Юр, — примирительно сказал он. — Давай не будем впадать в крайности. Просто, подумай, в каком свете ты выставляешь наше посольство, настолько демонстративно прогуливая занятия? Разве для этого Император посылал нас в Берлин?
— Лично меня Император сюда послал для того, чтобы гарантировать перед Брюссельским Советом Паладинов невмешательство Петра Андреевича Долгорукого в «польский конфликт», — ответил я, не собираясь смягчать формулировок. — И эта задача выполняется. Заметьте, Василий Григорьевич, я не покидал пределов ФГЕ и даже пределов города. Вышел из Академии через парадные ворота, а не через «чёрный ход», наблюдение, ведущееся за мной, не пытался обмануть или сбросить, хоть и вполне мог это сделать. Нахожусь сейчас в официально арендованной на моё имя студии и просто записываю песни. Ни подрывной, ни террористической деятельностью не занимаюсь. В бега не подавался. Так, какие ко мне претензии?
— Кхм, — поморщился Граф Сатурмин такой моей прямоте. — Но учёба важна… престиж…
— Кому она важна? Мне — точно нет. Что мне нужно будет, я и сам отыщу и выучу. А престиж — куда ещё дальше? Я уже — Ратник! А, если вам лично в моих действиях что-то кажется нарушающим Волю Императора, так возьмите, свяжитесь с ним и уточните. Получите ответ — тогда и поговорим.
— А, если ответ этот тебе не понравится? — хмыкнул Граф.
— Вы хотите, чтобы я сейчас честно и прямо это сказал? При влиятельных представителях недружественного Империи государства? — приподнял одну бровь я. — Действительно хотите? Мне ведь есть, что сказать. Такого, что не понравится ни вам… ни Императору.
Сатурмин напрягся и нахмурился. Взгляд его потяжелел.
— Не переходи границы, Юрий, — произнёс он.
— Не поздновато ли об этом думать, Василий Григорьевич? После того, как мы УЖЕ пересекли границу Империи? — спокойно выдержал его взгляд я. — Что-то не нравится — отправьте меня обратно в Москву. Пусть вам пришлют другого заложника, попокладистей. Меня устроит и такой вариант. Вот только гарантировать спокойствие и невмешательство моего отца уже будет некому.
— А, если этим «другим заложником» станет Матвей? — чуть приподнял одну свою бровь Сатурмин.
Зря он так. Очень зря.
— Вы сейчас, одной своей фразой записали себя в мои личные враги, Граф, — стал взгляд мой холодным и прицельным, ничего не выражающим. А лицо расслабилось. Как и рабочие мышцы. — А мои враги умирают. Не все из них сразу, но умирают. Кардона, Осирио и Пачеко не дадут соврать.
Подозреваю, что в этот момент, от меня буквально физически пахнуло смертью. Не угрозой, а именно смертью. Прицельной, адресной и направленной, как мой взгляд. Ведь, это и была не угроза. Совсем не угроза — констатация.