Заложники
Шрифт:
IV
Целую неделю после дня поминовения духов лил дождь, но потом он все же перестал, а к вечеру будто кто-то сорвал с небес серый полог, и они осветились желтовато-льдистым заревом. Ночью землю сковало морозом и больше уже не отпускало много дней. Мужчины глушили рыбу на озерах и реках под прозрачным стеклянным льдом палицами или обухами боевых топоров.
С тех пор как ударили заморозки, Гругис ни дня не сидел дома. Если он не катался на коньках где-нибудь на болотах, то непременно бродил с охотничьим ружьем по берегу реки или лесам в надежде подстрелить кабана. За это время он сильно сдружился с Вилигайлой, который, желая заглушить душевную боль, часто составлял компанию
Но самое удивительное было то, что Вилигайла мог договориться на человеческом языке со своим конем. Низкорослый, однако могучий буланый конь чем-то смахивал на своего хозяина: такие же длинные спутанные космы спадали на широкий загривок, шею и глаза. Длинный пушистый хвост волочился по земле, лохматыми были и ноги — казалось, что конь обут в меховые унты. Прожил буланый на свете уже немало лет, и тем не менее прыти этому по-кобыльи любопытному коню было не занимать. Он с любопытством глядел вокруг из-под волосяной завесы, будто видел все впервые. Порой, если что-то привлекало его внимание, тыкался в интересующий предмет мордой и обнюхивал его.
Хозяина буланый любил и слушался с полуслова. Стоило Вилигайле сказать «пошли», и конь покорно ступал следом, а по команде «стоять» замирал на месте как вкопанный.
Однажды Гругис по неопытности совершил бестактность: конь привел его в такой восторг, что юноша попросил отца выменять его на двоих лошадей. После этого случая Вилигайла несколько дней не разговаривал с юным князем и сменил гнев на милость, лишь когда тот попросил прощения.
Та зима в Жемайтии прошла довольно спокойно. Крестоносцы вместе с полками Витаутаса вторгались на земли Вильнюса и Тракая, там слышался звон мечей и стоны, там алело зарево пожарищ. Поддержку Витаутасу оказывали кражяйский князь Эйтутис со своими всадниками, несколько дружин из других мест Жемайтии. Скирвайлис же остался дома. Он не смог пересилить себя, не захотел выступать заодно с крестоносцами. Витаутас послал к нему гонца, который передал, что князь недоволен его поведением и просит присоединиться, но верховный правитель жемайтов сослался на недомогание и пообещал оказать поддержку только летом. Гонец так и уехал назад ни с чем.
Ближе к весне возле Локистской заставы были задержаны новые гости. Рыцарь ордена Зигфрид Андерлау посылал князю Скирвайлису дары: две бочки соли, бочонок пива и рулон зеленого сукна. И в довершение всего — написанное по-немецки письмо. В Жемайтии многие понимали язык врагов, правда, читать умели далеко не все.
В свое время князь Скирвайлис держал у себя в Локистском замке двух писарей родом из Чехии, которые, по их словам, знали все языки мира. Не исключено, что они просто прихвастнули, и тем не менее с крестоносцами и поляками они действительно могли договориться. Оба писаря погибли во время пожара в Локистском замке, сгорели — то ли по глупости, то ли от большого ума. Скирвайлис предложил им прорываться вместе с его воинами из осады. Писари отказались, остались в замке, где и нашли конец под горящими бревнами.
Теперь же для того, чтобы прочитать послание ордена, пришлось позвать Гальвидиса, сына ретавского вотчинника Памплиса. Он выучился говорить и читать по-немецки в Риге.
Гальвидис дважды прочитал бумагу, помолчал немного и сказал:
— Понять-то я все понимаю, а вот по-нашему пересказать не могу. Мы ведь так не говорим.
— Холера им в бок! Эти крестоносцы даже разговаривать по-человечески
Князь из Ретавы даже взмок, пересказывая письмо Зигфрида Андерлау. В нем говорилось следующее:
«Светлейший и достоуважаемый владыка Жемайтии Скирвайлис!
С удовольствием вспоминая гостеприимство, оказанное мне в Твоем доме, шлю в знак благодарности скромные подарки и одновременно выражаю искреннее уважение.
Магистр нашего священного ордена тоже просил передать Тебе свои самые добрые пожелания. Он искренне рад тому, что князь Витаутас нашел наконец дорогу из тьмы к свету, принял святую христианскую веру, заключил с нами мудрые договоры и принял выгодные для обеих стран обязательства. Мы всем сердцем жаждем, чтобы и жемайт как можно скорее стали пользоваться теми огромными преимуществами, которые дают наша святая вера и наша покровительница, милосердная богоматерь — пресвятая дева Мария.
Основываясь на договоренности со светлейшим князем Витаутасом и поддержке, оказываемой ему знатным боярством Жемайтии, извещаем, что в начале лета, в первую неделю после троицы, братья нашего ордена выступят из замков Рагните и Мемель и отправятся в Жемайтию, чтобы проповедовать там христианское учение.
Мы выражаем твердую уверенность и надежду на то, что высокочтимый и благороднейший правитель Жемайтии Скирвайлис, а также все родовитые люди, простой народ этого края окажут братьям ордена радушный прием и всестороннюю поддержку.
Гальвидис протянул князю пожелтевший пергамент и вытер пот со лба. Он искоса посмотрел на окружение князя, будто желая убедиться, поняли ли эти люди содержание письма. Лица у всех вытянулись от удивления, мужчины злобно сверлили глазами Гальвидиса, словно это он принес столь неприятную весть.
Старик Вилигайла отвернулся к стене, язвительно проворчав:
— Пусть они своим псам рассказывают эти сказки!
— Мы их не приглашали, так чего ради они сюда лезут? — вскипел Скабейка.
— Намылить им шеи, и дело с концом! — выпалил Юдикис, старший сын князя Скирвайлиса.
Зажав в кулаке бороду, князь хмуро молчал и лишь время от времени с удивлением переводил взгляд на говоривших. Даже известный молчун Гинётис, оружейник замка Локиста, и тот вышел из себя.
— Да разве ж их бог сильнее нашего Перуна? — возмущенно спросил он у Гальвидиса, едва тот прочитал письмо. — Не было такого и никогда не будет!
— А кто говорит, что сильнее? — перебил его Вилигайла.
— Они говорят!
— Собачья брехня! Нашли кого слушать!
Скирвайлис устроился поудобнее в кресле, продолжая держать в руках послание ордена. Князь не знал немецкого и тем не менее пристально вглядывался в замысловатые закорючки, из которых были составлены во множество строк непонятные слова. Он чувствовал себя неловко оттого, что не мог ничего понять из адресованного ему письма. Ему мерещилось, что долговязый Зигфрид Андерлау, которого в прошлый раз так развезло от медового напитка, сейчас притаился за этими значками и посмеивался над ним.
— Не верю я, что орден намерен проповедовать ученье божье! — заключил Скирвайлис хмуро.
— А что же он станет делать?
— Разнюхает, как нашей землей половчей завладеть!
— Руки им укоротить! — вскочил с места Юдикис. Его тощая шея от волнения стала еще длиннее. На ней вспухли две жилы, напоминающие оборы лаптей. — Созовем войско и зададим им жару! Спасибо им, что хоть удосужились предупредить заранее.
— Собрать войско ты, конечно, сможешь, но встречать крестоносцев вам придется без мечей. Ведь они договорились с князем Витаутасом, а значит, нам следует лишь подчиниться их воле и принять людей ордена на родной земле с миром, — спокойно объяснил Скирвайлис.