Замануха для фраера

Сухов Евгений Евгеньевич

– Из этой, – усмехнулся одними глазами Родионов. – Сейчас принесу. А ты пока вот прочитай.

Он отчеркнул ногтем статью в рамке и, передав ей газету, ушел на кухню.

Елизавета Петровна взяла газету и, приблизив ее к глазам, прочла:

Трагически погиб в прошлую среду в г. Казани центральный форвард тбилисской команды «Динамо» Вахтанг Георгиевич Геворгадзе. По сообщению нашего корреспондента, после матча с армянской командой, где решающий мяч, выведший «Динамо» Тбилиси в полуфинал, был забит Геворгадзе. Вахтанг Георгиевич, или, как его любовно звали члены команды и болельщики, Ваха, отправился на ближайшее к городу озеро отдохнуть от напряженной игры. Взяв лодку, он решил покататься на

ней по озеру, зовущемуся Дальним Кабаном. Вечер был очень жарким, и футболист решил искупаться. Он прыгнул в воду, и больше его уже никто не видел. Очевидно, холодные ключи, которыми изобилует озеро, вызвали у знаменитого футболиста паралич мышц, и он не смог вынырнуть. Несмотря на активные поисковые работы тело Вахтанга Геворгадзе пока не найдено. Поиск продолжается. Редакция газеты присоединяется к родственникам и близким покойного и вместе с ними скорбит о неожиданной и невосполнимой утрате талантливого футболиста. Память о Вахтанге Геворгадзе, замечательном спортсмене и человеке, навечно останется в наших сердцах.

Когда он принес кофе, Елизавета Петровна уже прочла заметку и пытливо посмотрела на него:

– Ну, и что из этого следует?

– Футболист утонул на Дальнем Кабане.

Елизавета Петровна промолчала.

– И тела не нашли, – произнес Савелий Николаевич.

– Ну и что? – спросила Елизавета, хотя уже понимала, куда клонит муж.

– Значит, будут продолжать искать, – ответил он. – И могут найти…

– Не только тело утопленника, так?

Она присела на постели и некоторое время молчала.

– Тридцать лет прошло, – наконец, сказала она. – Тебе что, не дает покоя этот клад?

– Мне просто интересно, – улыбнулся Савелий Николаевич и сделался похожим на доброго дедушку. – А вдруг они все же найдут наше золото?

– Ну и что? – спросила Елизавета Петровна. – Ты заявишь во всеуслышание, что это золото, похищенное тобою из банка в восемнадцатом году, принадлежит именно тебе?

– Нет, – ответил Родионов.

– Ты попытаешься отобрать его у них?

– Нет.

– Тогда что?!

– Просто любопытно посмотреть.

– Это глупо! – резко сказала она.

– Может быть, – ответил он, нисколько не испугавшись взгляда супруги. Напротив, его улыбка стала шире.

– Чтобы ты сейчас ни сказал, я – против, – произнесла она, поджав губы.

– Ты меня отпустишь? – услышала она то, что боялась услышать. И промолчала.

– Так отпустишь? – Родионов подошел и присел на краешек постели. – Я только взгляну одним глазком, и назад.

– Ты слышал, что я сказала, – безапелляционно ответила Елизавета Петровна. – К тому же, тебя могут там узнать.

– Кто? – усмехнулся Родионов.

– Кто-нибудь…

– А почему ты не пьешь кофе?

Елизавета фыркнула. Сейчас она была похожа на капризную гимназистку, ищущую предлог, чтобы расплакаться или рассмеяться. И что это будет, зависело от собеседника, который был рядом.

– Ну, если не хочешь, давай выпью я.

Савелий Николаевич потянулся за чашкой, стоящей на небольшом овальном подносе у нее на коленях, но она перехватила его руку:

– Не трогай! – заявила она, и в глазах ее запрыгали смешинки. – Это мой кофе! И вообще… мы поедем вместе.

– Нет, – твердо произнес Родионов.

– Да, – прищурила глаза Елизавета.

– Нет, – отрезал Савелий Николаевич.

– Да, – продолжала упорствовать она.

– Сдаюсь… да! – воскликнул он и смачно чмокнул супругу в щеку, мгновенно превратившись из члена-корреспондента Академии наук на отдыхе в молодого нахального юношу, который, едва познакомившись, предложил юной институтке, жующей – нимало не стесняясь многочисленных прохожих – французскую булку возле Старого Гостиного двора, пройтись с ним в ресторацию. И – неслыханное дело! – она согласилась…

Боже, как давно это было! Будто бы и не с ними.

Рейс Москва – Горький –

Казань был в два часа дня. Можно было не торопиться, так как в рабочие дни никакой напряженки с авиабилетами не было. Это в выходные все куда-то ехали, плыли, летели, а в будние дни люди обыкновенно работали. Такое стояло время…

Билеты на самолет они купили прямо в аэропорту, и в Горьком Савелий Николаевич с супругой были уже в половине четвертого. Сорока минут стоянки в городе вполне хватило, чтобы перекусить бутербродами с заплаканным сыром и выпить слегка подслащенного чая с лимоном.

И вот уже Казань.

Гостиницы «Волга» на прежнем месте уже не было. Как не было отеля «Франция» и вообще каких бы то ни было отелей. Была гостиница «Казань» на улице большевика Николая Баумана, поволжского немца, родившегося и учившегося в Казани и убитого ударом обрезка трубы по темечку на Немецкой улице в Москве. И были еще так называемые «Дома»: Колхозника, Учителя, Культпросветработника, то есть нумера без удобств, зато с клопами и тараканами.

Поскольку Дома медвежатников или Бывших российских дворян в Казани не имелось, Родионовы предпочли гостиницу «Казань». Они выбрали двухкомнатный номер с туалетом и ванной, считавшийся люксом, оставили вещи и отправились в город…

* * *

В этом городе с тюркским названием Казань, правда, смягченным в написании и произношении еще русскими летописями мягким знаком на конце, Савелию Родионову с супругой приходилось бывать не единожды.

В первый раз он приехал в сей губернский город в декабре девятьсот шестого года в облике мещанина Костромской губернии Леонтия Николаева, потому как под собственным именем пребывать как в больших городах, так и в малых было небезопасно и значило с ходу повесить за собой хвост. Ибо знали Савелия Николаевича Родионова везде и повсюду как уважаемого уркача, маза и выдающегося медвежатника Российской империи, то бишь наиопытнейшего и наиудачливейшего вскрывателя несгораемых шкафов, бронированных касс и хитроумных сейфов. Топтун следовал бы за ним по пятам, куда бы ни направлялся Савелий Николаевич, даже если бы он шел посетить по известным нуждам общественный сортир. Поэтому и приехал Родионов в славный град Казань, столицу некогда отколовшегося от Золотой Орды ханства-государства, с пашпортом безобидного мещанина-костромичанина, выправленным не кем иным, как благоверной супругой Елизаветой Петровной.

Через несколько дней приехала в Казань и сама Лизавета, и они даже справили в этом городе Рождество, по-семейному, с елкой, подарками и пожеланиями успехов и здоровья.

Приезд в Казань Родионова был мерой вынужденной, потому как нужно было переждать неблагоприятные времена, наступившие в обеих столицах России. Эсеровский террор относительно значимых лиц империи заставил полицию активизироваться, и она хватала и сажала в кутузки всех неблагонадежных лиц. Вместе с политическими частенько хватали и уголовных, невзирая на то, что те имели совсем иную специализацию и сторонились политических дел, как черт ладана. Выслушивая ропот уркачей, сатрапы лишь пожимали плечами: потом, дескать, разберемся. Это «потом» могло растянуться на недели и даже месяцы, а коротать время на нарах было не в привычках Савелия Николаевича. Тем более, поваляться на них ему все-таки пришлось, когда его, под сурдинку, замели в Московскую центральную тюрьму после неудавшегося покушения на московского градоначальника генерала Рейнбота первого ноября девятьсот шестого. Три недели Родионов провел в Московском централе, покуда не был выпущен под залог, устроенный ему Лизаветой. Затем он сделался костромским мещанином Николаевым и приехал в Казань. А потом, когда в Первопрестольной прекратились облавы и город зажил по-старинке, они с Лизаветой вернулись в Москву, и Савелий Николаевич принялся за свое любимое занятие – потрошить содержимое несгораемых шкафов, бронированных касс и сейфов…