Замануха для фраера
Шрифт:
– А почему он пошел на поиски утопленника ночью? – дважды задал этот вопрос Клавдии Филипповне Минибабаев. В первый раз она лишь молча пожала плечами, а во второй, всхлипывая и размазывая по щекам слезы, ответила:
– Не зна-аю.
Фома Кусков был в своем закуте и встретил оперативника хмуро.
– Вы делали для Вострикова металлические «кошки»? – после коротких формальностей спросил Минибабаев.
– Ну, делал, – ответил Кусок, косясь на блокнот, в котором оперуполномоченный что-то быстро записывал химическим карандашом.
– Этот заказ был частного порядка? –
– Допустим.
– То есть, Востриков вас попросил сделать, и вы сделали?
– Ну.
– А чей был материал?
– Чо?
– Материал, из которого вы изготовили для Степана Вострикова «кошки», был чей? – повторил свой вопрос оперуполномоченный.
– Ну, мой.
– А у вас что здесь, частная лавочка? – как бы мимоходом поинтересовался Минибабаев, но вопрос прозвучал довольно зловеще.
– Почему это частная лавочка? – переспросил Кусок с показной обидой, соображая, как ответить на вопрос оперуполномоченного так, чтобы он стал задавать другие вопросы.
– Да потому, что к вам приходит человек и просит сделать две «кошки», вещи, нужные ему лично. И вы, в рабочее время и из материалов, вам не принадлежащих, исполняете его заказ и даже приносите его ему на дом, – жестко произнес Минибабаев и перестал писать. – Прямо, сервис на грани фантастики! – добавил он, сверля Фому взглядом.
Это была одна из форм допроса, чему их учили на курсах для оперативных работников и следователей уголовного розыска. Была даже такая книжечка «Тактика и стратегия допроса». Секретная, которую выдавали под расписку. Именно из нее курсанты узнавали, что для успешного ведения допроса первым делом надлежит накалить обстановку выверенными и бьющими пока мимо цели вопросами, создать у допрашиваемого чувство вины, даже если он ни в чем не виновен, дезорганизовать его и вывести из равновесия – ведь он тоже готовился к допросу и проигрывал в уме вопросы-ответы – а потом, уже направленными прямо в цель ясными и четкими вопросами выведать у него все, что интересует следствие. Называлось все это «тактикой ведения допроса» и было очень похоже на то, что в уголовной среде называлось «брать на понт». То есть, нагнать ужаса на терпилу, а потом вить из него веревки. Но с Куском этот номер не сработал.
– Не знаю, про какой сервиз вы говорите, начальник, – сказал он, – но Степан был мне другом, а «кошки» я ему изготовил из отходов, которые все равно выкидывать. И приди он ко мне снова, – Фома осекся и на мгновение замолчал, – я бы ему снова не отказал…
И на подобный случай были рекомендации в той замечательной секретной книжице. Надлежало сделаться мягче, проникнуться, так сказать, понять или сделать вид, что понимаешь допрашиваемого, и поменять направление вопросов. Что Минибабаев и сделал.
– Хорошо, – произнес он, глядя мимо Фомы. – Востриков был вашим другом, и… я вам сочувствую. Но коли так, помогите нам найти его убийцу!
– Как? – развел руками Фома.
– Говорите все, ничего не утаивая, – твердо произнес Минибабаев и поднял на кузнеца глаза. Теперь они у него были всепонимающими, а взор проникновенным. – Нам важно знать все, вплоть до мелочей, которые могут показаться вам незначительными.
– Так
– Для чего ему нужны были «кошки»? – не дал договорить кузнецу Минибабаев.
– Чтобы искать утопленника.
– Еще что-нибудь он вам говорил?
– Нет.
– Подумайте хорошенько.
– Ну, он сказал, что они нужны ему к вечеру.
– Почему именно к вечеру?
– Чтобы искать утопленника, – неуверенно ответил Кусок.
– Ночью? – быстро спросил Минибабаев.
– Выходит, ночью, – ответил кузнец.
– Почему именно ночью? – снова быстро спросил оперуполномоченный. – А не утром или днем?
– Не знаю. Наверное, чтобы никто не мешал…
– Или не видел? – метнул в него скорый взгляд Минибабаев.
– Или не видел, – согласился Фома.
– Хорошо, – сменил темп допроса на более медленный оперуполномоченный. – Вот вы хорошо знали Вострикова. Припомните, пожалуйста, когда он пришел к вам, он был в своем обычном состоянии? Он не был взволнован, суетлив? Или все было, как всегда?
– Верно.
– Что верно? – схватился за карандаш и блокнот Рахметкул Абдулкаримович.
– Обычно Степан неторопливый такой, медленный, все делает как-то… степенно, что ли. А вчера, да, суетился.
– В чем это выражалось?
– Он предложил сам зайти за «кошками» на завод.
– И что?
– Ну, понимаете, снова идти на завод, лезть… через забор, скрываться от заводского начальства…
– То есть, вы хотите сказать, что при иных обстоятельствах он предпочел бы дожидаться дома, когда вы принесете ему его заказ? – спросил Минибабаев.
– Ну. Он такой. Любит, чтобы ему прямо на дом, на блюдечке. – Фома замолчал и поправился: – В смысле, любил…
– Да…. А то, что он предложил сам зайти за кошками, выходит, есть признак его суетливости?
– Точно.
– А еще в его поведении вы не заметили чего-нибудь необычного? Или не свойственного ему?
– Нет.
Минибабаев помолчал, записал что-то в блокнот. Потом снова поднял глаза на Кускова. На сей раз взгляд у него был обычным и даже немного усталым.
– Хорошо. Вы ведь никуда не собираетесь уезжать? – спросил он.
– Нет, – ответил Фома. – А к чему это вы спросили?
– Возможно, вы нам можете еще понадобиться, – неопределенно ответил Минибабаев и, сказав до свидания, вышел.
Если вы простой горожанин или, как говорили при старом режиме, обыватель, то вам, возможно, никогда не узнать, сколько придурков, психов и попросту сумасшедших проживает и бродит по улицам больших и малых городов, занятых своими мыслями, которые никогда не придут в голову нормальному человеку. Единственно, кто об этом может знать, так это врачи и нянечки психоневрологических клиник, психиатрических диспансеров и домов для душевнобольных. И еще милиционеры. Им тоже приходится сталкиваться с подобного рода публикой, от которой одна морока и головная боль. Потому как безрассудными они себя вовсе не считают, мыслят, по их пониманию, вполне здраво и даже «получше других» и требуют к себе такого же внимания, как к остальным, «нормальным», гражданам.