Замарайка
Шрифт:
Хосейка грыз крепкими зубами мясо, подрезал острым ножом под самыми губами. Посасывал. Расправился с первым куском, принялся за второй.
Мать с удовольствием смотрела на сына. "Хороший работник - быстро ест. Плохой - лижет куски. Исправится парень!" - Она заботливо пододвинула ему миску с мясом.
Хлопнула пола нюка. В чум влезла Нярвей с сумочкой для шитья.
– Ань-дорова-те!
– Ань-дорова-те!
– приветливо улыбнулась старая Хороля.
– Солнышко, почему ты не заходишь в наш чум? Почему твоя дорога проходит мимо?
–
– оправдывалась девочка.
– А Хосейка говорил, что Мария Ивановна голову потеряла... плохая у нее башка... задачи не дает решать!
– Правда... стала Мария Ивановна забывать!
– Нярвей метнула быстрый взгляд на хмурого мальчика.
– Вчера ничего не задала, сегодня позволила, чтобы мы бегали!
– Девочка вытряхнула на колени кусочки белого и черного меха, трафареты из белой бересты.
– След медведя у меня не выходит... У меня тоже худая башка... все забыла.
Хороля быстро подобрала сшитые кусочки меха, приглаживая взъерошенные ворсинки.
– Покажу тебе, - сказала старая Хороля.
– Мои глаза видят локоть лисицы, здесь и заяц ушки оставил; хорошо у тебя получилась березовая ветка.
– А след медведя не выходит!
– упрямо повторила девочка.
Мать улыбнулась.
– Стежки надо делать мельче! А выкроила ты правильно! Нравятся мне твои узоры - одинокий соболь и красивые рога!
Хосейка смотрел на хитрую Нярвей. Не зря она пришла в чум. Что-то задумала. Неужели мать забыла, что за эти же орнаменты хвалила ее прошлый раз? Это Учкалы могла косо нарезать палочки и кубики. Все палочки валились, как куст яры во время ветра. А у Нярвей рука точная!
Нярвей погладила Лапу и громко сказала:
– Хороший нос у Лапы!
– Посмотрела на Хосейку.
– Шибко сегодня зверя гоняла. Зимой доставит большую радость хозяину!
– Молодая собака!
– сказала мать.
– Нос есть! Хромать стала, пальцы отбила.
– Пальцы заживут!
– Нярвей поторопилась успокоить Хоролю.
– Льдом, наверное, срезала.
Пока мать разговаривала с Нярвей, Хосейка подсунул Лапе большой кусок оленьего мяса.
– Есть хочешь, солнышко?
– спросила Хороля.
– Чай попью с вами. А есть не хочу!
Убирая мясо с маленького столика, мать ткнула Хосейку в спину, чтобы не кормил Лапу мясом, когда для нее есть кости.
Хосейка промолчал.
Мать поставила на стол три кружки. На блюдце высыпала из мешочка колотый сахар и конфеты. Разлила по кружкам крепкий чай.
– Есямэта с Тэбко идут гонять черного лисенка!
– сказала тихо Нярвей.
– Говорили еще о песце!
– Когда?
– оторвался от кружки Хосейка и смело посмотрел в глаза Нярвей.
– Ты знаешь?
– Завтра. Так сговорились. Сейчас патроны набивают. Я сказала Учкалы. Учкалы сидит у Тэбко на крыльце.
– Хорошо.
Нярвей откусила сахар и протянула кусочек Хосейке.
Нярвей стала его товарищем, и он принял подарок. Подсунул ей свой обгрызенный кусок.
Сахар захрустел у девочки на зубах.
Глава 24
ЗАМАРАЙКА ДОЛЖЕН ЖИТЬ!
Над чумом моросил тихий, едва заметный дождь. Он был согрет теплым ветром, сладким от запаха трав и цветов.
Выйдя из чума, Хосейка заметил свежий след от нарт. Он быстро побежал к нему, косолапо загребая растоптанными тобоками. Мальчику не терпелось узнать, далеко ли кочевало стадо, кто приезжал из пастухов, какие привез новости.
Новости всегда делились на хорошие и худые. Это Хосейка знал и заранее волновался. Присматриваясь к следам, с беспокойством думал о пастухе, его трудной и опасной работе. "Не напали ли на стадо волки?
– он с тревогой завертел головой по сторонам. Но между дальними буграми не увидел прыгающей упряжки с нартами, не отыскал он ее и между островерхими чумами и деревянными домами.
– Пастух, наверное, рассказал председателю колхоза и уехал. Торопился он. Если не напали волки, росомахи могли отбить пугливых важенок с телятами... У отца так было... Две недели олешек искал. Придется пастуху тоже искать олешек, разгонять росомах... А мог приезжать за порохом или дробью!"
По дороге Хосейке некого было расспросить и все узнать. Поломанные ветки кустов яры объясняли немного: аргиш был маленький, из двух нарт. Ехали двое. Правый пристяжной последней упряжки был плохо объезжен и тянул в свою сторону.
"Аргиш проходил, а Лапа зубы лечила, - подумал Хосейка, всматриваясь в следы - по порезам полозьев выступала болотная вода.
– Лапа должна была лаять! Должна была меня разбудить!"
Хосейка обошел все стойбище, но пастухов не нашел. Только после этого он вернулся к своему чуму.
– Лапа, Лапа!
– принялся он нетерпеливо звать свою собаку.
Но черная лайка не появилась на зов. Мальчик внимательно принялся осматривать стоящие за чумом грузовые нарты. Лапа часто спала под ними.
Лайки не было. Хосейка озабоченно обошел вокруг чума, не зная, куда ему отправиться на поиски собаки. Скоро он нашел себе работу. По-хозяйски проверил копылья нарт, словно собирался сам аргишить. Нашел сломанную и заменил. Потом он перевязал веревки, которыми были приторочены к нартам грузы, запасные нюки, шесты и зимние вещи. Мальчику показалось, что хорей лежал не на месте, и он отнес его в сторону. Старательно перемотал ременный тынзей.
Каждая вещь около чума - нарты, капканы, силки - напоминала Хосейке об отце. Трудно было его забыть. Он тяжело вздохнул, смахнул рукой навернувшиеся на глаза слезы.
С тех пор как отец утонул весной в реке, они с матерью стали безоленными. На стадо потом несколько раз нападали волки, много оленей погибло и от копытки. Остался отцовский тынзей, а ловить им некого. Нет олешек! Вместо олешек Хороля взялась пасти зверей на ферме - лисиц и песцов. Давно они с матерью не ездили с олешками по старым отцовским тропам к Камню. Не аргишили по тундре и не ставили на новых ягельниках свой чум.