Замечательные чудаки и оригиналы
Шрифт:
В бытность свою в молодых годах в Париже он посетил известную предсказательницу Ленорман. Ловкая гадальщица, заметив его недалекость, позабавилась над ним вволю. Наговорив ему много приятного и неприятного, она наконец окончила свое пророчество словами, заставившими побледнеть нашего чудака. «Теперь я должна вас предупредить, что вы умрете на своей постели».
– «Когда? Когда? В какое время?» - спрашивает он в ужасе. «Когда ляжете на постель», - докончила, улыбаясь, лукавая предсказательница. И вот с тех пор его покойная мягкая перина, подушки из лебяжьего и гагачьего пуха, шелковые одеяла были брошены и вынесены из квартиры, чтобы такие дорогие предметы его не соблазнили. Напрасно друзья смеялись ему в глаза, упрекая его в легковерии и не раз доказывая ему, что по его богатству, положению и жизни нельзя было и ожидать другой, более покойной смерти. Но слова Ленорман звучали в его ушах хуже погребального колокола. Он не внимал никаким убеждениям, и с тех пор на всех публичных собраниях, в гостях, в театрах, - всюду стала появляться постоянно дремлющая его личность, не имевшая никакой возможности уже отдохнуть у себя на постели.
Образ его жизни был очень оригинален: он вставал почти со светом, проводя ночь в обществе, потому что ему было скучно без общества, тяжело и невыносимо было отдыхать в полусогнутом положении более часа. С утра закладывали ему четырехместную карету и он выезжал во фраке и белом галстуке в сопровождении своей калмычки и старого мопса Бокса. Без калмычки он не мог сделать шага, она убаюкивала его сон разговорами и сказками. Утренние его прогулки были по крику лакея: «Пошел по ельничку!» Кучер и
ГЛАВА VII
К числу других таких же чудаков, которые в силу какой-либо боязни по ночам не ложились спать и бодрствовали, принадлежал богатый помещик Пензенской губернии Т-ъ, который никогда не спал ночью, а ложился только тогда, когда все вставали. Чтобы ночью не дремать, он держал у себя в спальной кого-нибудь из своих дворовых, и они должны были стоять перед ним всю ночь на ногах, так как «перед барином сидеть неприлично». Правда, он их менял, призывая то одного, то другого по очереди, только бы не оставаться одному. Рассказывали, что он делал это из страха, причиною же была кровавая история, в которой он ещё молодым человеком принимал участие. Говорили, что отец его был убит своею женою в сообществе с учителем-французом, с которым она была в нежных отношениях и за которого впоследствии вышла замуж. Это случилось, когда дети были ещё маленькие. Когда же они выросли и возмужали, то отплатили непрошенному отчиму тем же, т. е. отправили его на тот свет. Все четыре брата, участвовавшие в смерти отчима, были какие-то странные: лобызались друг с другом самым нежным образом, целовали друг у друга руки, а между тем постоянно судились, потому что не могли разделиться. Они не могли между собою сговориться даже в самых мелочах. Деревянный двухэтажный отцовский дом они распилили на три части, так как не могли устроить, чтобы он достался в одни руки. Да и дети одного из них были тоже странные. Один уже женатый, живя в деревне, вместо развлечения приказывал зашивать себя в медвежью шкуру и ходил на четвереньках по двору. Дворовые собаки, разумеется, бросались на него и рвали, но это доставляло ему удовольствие. С женою, на которой он женился по любви, влюбившись в нее в театре, где видел её только один раз, он ссорился и мирился по нескольку раз в день. И это происходило не только дома, но и в гостях, при чужих людях, делая их таким образом невольными свидетелями его семейной жизни, потому что ссоры происходили большею частью из ревности к кому только можно и сопровождались или неприличными упреками, или же лобзаниями с испрашиванием на коленях прощения, и тому подобною обстановкою, иногда очень приторною.
Сын известного победителя при Ларге и Кагуле - Румянцова, - граф Михаил [60] , страдал тоже довольно странною причудою, которая довела его впоследствии до опеки над ним. Он стал воображать, что служит у строгих господ и исполняет обязанности экономки. Его старый, преданный слуга, чтобы помочь этому горю, принужден был сам наряжаться в женское платье и помогать ему в разных женских занятиях, вроде починки белья, штопанья чулок и т. п. Роль же господ играли два дюжих солдата-гвардейца, которые в известные часы приходили смотреть на работу экономки и, если находили её неудовлетворительною, ругали и били её. Побои графу так нравились, что после них он успокаивался на несколько дней. Солдаты, по приказанию ближних Румянцева, платили графу жалованье медными пятаками, на которые последний покупал деревянное масло и теплил его в лампадке у своего фамильного образа. Пишущий эти строки видел в 60-х годах у старика сенатора кн. П. А. Голицына портрет Румянцева и его слуги Иона Ивановича в женских платьях, оба они изображены сидящими за пяльцами. Причина такого помешательства графа, как рассказывал кн. Голицын, была нелюбовь к нему его отца. Известно, что фельдмаршал рано разошелся с женою и совсем не знал своих детей. Рассказывали, что один из его сыновей в отроческом возрасте явился к нему в армию просить о принятии его на службу. «Да вы кто такой?» - спросил его фельдмаршал. «Сын ваш», - отвечал тот. «А-а… весьма приятно… Вы так выросли». После нескольких таких родительских вопросов молодой человек осведомился, где он может иметь помещение и что должен делать. «А вы, - отвечал отец, - поищите: у вас, верно, найдется здесь, в лагере, кто-нибудь знакомый из офицеров…»
60
Румянцов Михаил Петрович (1751-1811), сенатор.
Румянцев Михаил Петрович (1751-1811)
К ряду замечательных чудаков екатерининских времен надо отнести Чупятова [61] , вовсе, как кажется, не помешанного, прикидывавшегося легковерным до помешательства из желания избежать тюрьмы за долги. Дурачество выдавать себя за жениха мароккской принцессы при искусной игре Чупятова принималось за чистую монету, и он жил себе припеваючи, забрасывая время от времени в разные коллегии вздорные претензии, ещё более поддерживавшие убеждение властей, что этот человек не в своем уме. Личность этого субъекта до того интересовала современников, что они собрали о нем много анекдотов. Чупятов носил название мароккского принца. В конце 50-х годов на Смоленском кладбище существовала ещё каменная плита над могилою этого чудака. Вот надпись: «Под камнем сим покоится ржевский купец Василий Анисимович Чупятов, под названием принц мароккский, в сем лестном звании странствовал 27 лет и на 64-м году жизни своея скончался 1792 г. сентября 16-го дня». Чупятов несомненно был человек просвещенный по своему времени и не лишенный ума. Он был мужчина высокого роста, ходил во французском кафтане с мишурными знаками. По словам современников, он поражал своею величавою скромностью. Чупятов принадлежал к старинному именитому купечеству из города Ржева, но неудачные дела за границей и большой пожар расстроили его состояние. По словам Державина, он торговал с Любеком и Гамбургом, с Англией и Голландией, посылая туда на кораблях пеньку и масло. Другие полагают, что главной причиной расстройства его дел было неудачное сватовство за дочь известного богача Володимирова, которую сосватал ему её дядя, известный тоже чудак, Прокофий Акинфиевич Демидов. Чупятов в деле своего сватовства прибегал к содействию всесильных в ту пору Ордовых и
61
Чупятов Василий Анисимович, ржевский купец.
Державин в своей «Оде к вельможе» упоминает о нем:
Всяк думает, что он Чупятов, В мароккских лентах и звездах…Чупятов в обществе, ради его странного помешательства, был всегда желанным гостем даже у высокопоставленных лиц. Являясь в гости, он вел разговор как человек здравый до тех пор, пока не покажут ему, ради потехи, курицу, разукрашенную лентами. Как только Чупятов увидит такую курицу, так и понесет всякий вздор, воображая, что курица есть воплощенный дух, присланный ему от мароккской королевы.
Существует рассказ, что когда государыня после осмотра Вышневолоцкого канала в 1785 г. находилась в Успенском соборе, вдруг протеснился вперед Чупятов, разукрашенный лентами и звездами. Государыня спросила главнокомандующего, кто это, и, услышав, что это такой-то помешанный, сказала: «Почему он у вас на свободе? Для подобных людей место в заведении».
Что касается приведенного рассказа, то трудно допустить возможность приказа Екатерины II, ко всем снисходительной, о лишении свободы чудака, никому не вредившего.
В человеческой натуре бывают очень странные вкусы. Лет двадцать тому назад ещё здравствовал один довольно высокопоставленный человек, который из любви к искусству выучился рвать зубы. Он никогда не выходил из дому без футляра с зубными инструментами в кармане, как другой без портсигара. Ко всем он в зубы так и заглядывал. Беда тому, кто при нем заикнется, что у него зуб болит или болел: он так на него сейчас и кинется и с инструментом в рот залезет. Нередко за свое искусство он претерпевал даже личные неприятности, но все-таки своей «дантистики», как он выражался, не покидал.
До коллекционерства почтовых марок существовало несколько собирателей сургучных печатей. Из числа любителей таких редкостей был известный князь Гор[чако]в [62] , который начал с того, что хранил печати всех полученных писем, потом просил всех своих знакомых, чтобы они отдавали ему конверты писем, и, наконец, начал отыскивать и платить за печати и собрал больше тридцати тысяч оттисков на сургуче. В коллекции князя было много редких печатей XVI, XVII и последующих веков. В числе таких любопытных у него была печать, на которой изображен открытый ящик Пандоры с надписью: «Любопытство погубило свет»; на другой изображен амур, держащий записочку, а вокруг него слова: «Полиции нечего тут смотреть»; на третьей - бежит собака с письмом и надпись говорит: «Скорее и вернее почты». На одной вырезано: «Распечатано по приказанию». На печати, принадлежавшей Виктору Гюго, вырезаны слова: «Faire et faire» [63] , на печати Мишле - «Des ailes» [64] ; на печати Бальзака вырезано старинным правописанием: «Ум обязывает»; на печати Альфреда Мюссе видны таинственные слова, напоминающие время, памятное одному, забытое другими: «Depuis lors» [65] , на письме Фридерика Сулье странный девиз: «Nec sorte, nec morte» [66] . На печати Александра Дюма было написано: «Tout passe, tout lasse, tout casse» [67] , Эмиля Сувестра - слова: «Espoir ni crainte» [68] . На печати Шарля Нобле [69] виднелось банальное изображение: пылающее сердце, пронзенное стрелою, с надписью: «Raison le veut» [70] . На печати Адольфа Адана: «J'espere et je crains» [71] .
62
По-видимому, князь Александр Михайлович Горчаков (1798-1883), известный дипломат, министр иностранных дел и государственный канцлер.
63
«делать так делать» (фр.).
64
«крылья» (фр.).
65
С тех пор (фр.).
66
«Ни выбора, ни смерти» (лат.).
67
«Всё проходит, всё приедается, всё разбивается» (фр.).
68
Без страха и надежды (фр.).
69
По-видимому, ошибка; скорее всего, речь идёт о фр. писателе Шарле Нодье (1780-1844).
70
«Так требует рассудок» (фр.).
71
«Надеюсь и боюсь» (фр.).
На печати певца Нурри изображен был Гарпократ, держащий палец на губах, со словами: «Chut, chut, chut!» [72] Эта печать была подарена Нурри одним его поклонником. Когда Нурри должен был петь вечером, он имел привычку молчать весь день и только шикал, если кто заговаривал с ним. На печати композитора Герольда стояли слова: «Rien de beau sans hasard» [73] . Самую большую коллекцию таких печатей Гор[чак]ов купил у француза Бландо за 30000 руб., всех печатей там было 30000 штук. Цена, как видим, довольно высокая за несколько фунтов сургуча!
72
«Тише, тише, тише! (фр.).
73
«Случай - вот основа удачи» (дословно: «Ничего прекрасного без случая») (фр.).