Замедленное падение
Шрифт:
— Не только. Айви многое мне рассказала. У меня есть как минимум точка зрения ещё одной стороны.
— Отлично. Это упрощает задачу. Итак, слушай. Если Чистая Кровь попадёт в вены Айви, Незримые будут торжествовать, прекратят свои эксперименты с ребактом… Вроде бы всё должно закончиться хорошо. Но на самом деле ничего не закончится — во всяком случае, для Айви. Понимаешь?
— Они не остановятся… Им нужно не одно Дитя…
— Именно. Дети Айви, сотни и тысячи её детей… Бесконечный поток. Бесконечный ритуал. Не думаю, что для неё
— Она перестанет быть собой, только и всего.
— Верно. Она перестанет быть человеком, но не станет Незримой. Она будет вечно пребывать в состоянии перехода. Пустота. Вот это, наверно, будет самым точным определением. Пустота и ожидание.
— Я понимаю… Одна Айви — и все люди на Земле… Хорошенькие условия для принятия решения…
— Об этом я и говорил. Тебе придётся нелегко.
— Отец, но неужели нет каких-то других способов обуздать нейрочуму? Кроме… такого вот радикального. Я не верю. Вы же… Почти боги. Неужели?..
— Сынок, мне жаль, но если и существуют такие способы, то мне они неизвестны. Я уже много лет ищу их — и обещаю, что продолжу искать. Но пока… Нас, отступников, слишком мало, мы не обладаем достаточным могуществом, чтобы как-то соперничать с лабораториями Старейших. Поверь, мы делаем всё, что можем. Пока у меня только один совет — строгий карантинный режим.
— Ветоши!.. Да!
— Вижу, у тебя уже есть идеи. Это хорошо. Действуй так, как сочтёшь нужным.
— Но… Папа! Это как-то дико звучит: ты подсказываешь мне способ, как помешать твоей расе выжить!
— Не помешать выжить, а всего лишь помешать творить отвратительные вещи ради выживания. Я не хочу, чтобы моя раса выживала таким путём. Пусть продолжают искать. В конце концов, я уверен, что можно найти добровольцев… Кстати, а ты уверен, что Айви не согласится на это по своей воле?
— Знаешь… Я бы не удивился. Поэтому, возможно, твои предостережения напрасны.
— В любом случае, сынок, как именно поступить, решать тебе. Ты можешь применить ментальное давление, если она решит согласиться, но как ты будешь потом с этим жить — думай сам.
— Я понимаю… Я буду думать. Спасибо тебе.
— Ты мне веришь?
— Честно? Не знаю. Но знаю, что хочу верить. Очень хочу.
— Спасибо и на этом…
Дневник Анны Лестер (дата и время не указаны)
Что происходит? Я проснулась от криков Адама. Пауля нет. Я подумала, что он опять ушёл. Но Адам сказал, что Пауль просто исчез — он сам видел. Вот он лежал у стены — а вот там никого нет. И всё его снаряжение на месте. Что творится?
Адам плачет и ругается по-эордиански. Я понимаю всё, что он говорит. Хотя язык никогда специально не учила.
Не могу больше. Давит, давит, давит.
Я одна, хоть Адам и сидит в двух метрах. Я его не вижу, не слышу,
А теперь я понимаю — со мной так всегда было. Я всегда старалась отогнать от себя всех. Остаться одна. И не то чтобы мне это нравилось. Зачем? Я думаю, я всегда знала о себе то, что сейчас понимаю так ясно. Только не хотела сама себе признаваться. Я сумасшедшая. Я опасна. Со мной противно иметь дело.
Адам опять кричит. Расцарапал себе руки, говорит, под кожей у него черви. Поставила ему последнюю ампулу транк-ра. Всё. Больше надеяться не на что.
Неужели я на самом деле сделала всё, что сделала? Неужели я вправду сумасшедшая? Такая же, как мама?
Почему я решила, что верить нужно ей, а не отцу? Сейчас я понимаю, что все мои тщательно хранимые воспоминания — это десять процентов фактов, а остальное — моё воображение. И звуки борьбы, и крики. И мамины сны, кошмары — я считала их более правдивыми, чем папины слова. Почему?
Почему я убила себя собственными руками?
Папа знал про ребакт. Он глава Церкви и не мог не знать про ребакт.
Незримые контролировали эорда.
Эорда вымерли. Или заболели и стали непригодны для использования. Единственным способом вырваться из-под контроля стало безумие.
А может, дело как раз в этом? Мама была безумна, я тоже безумна. И отец видел, что мы в любом случае не поддадимся порабощению, а значит, мы — особенно ценные образцы. Он хотел нас уберечь.
Да, верно: он не дал привить меня террумом, меня никогда не лечили ребактом. Но он и не отдал меня Незримым! Он не мог бороться со своими хозяевами в открытую, но попытался спрятать хотя бы меня. А я так отвечала ему.
Как же мне плохо, папа. Как мне стыдно.
Ты защищал меня. А я плюнула тебе в лицо. Ты рисковал из-за меня. А я играла своей жизнью, чтобы сделать тебе больно. И я умираю здесь сейчас, потому что я глупая и неблагодарная сволочь.
Адам. Его отец тоже защищал своё дитя. Я поняла! Идри не зря показался сыну на поверхности. Он хотел показать, что Адам не один, что хотя он и плод противоестественного эксперимента, но он всё равно сын своего отца. Не знаю, как там у Незримых с эмоциями, можно ли сказать, что Идри любил сына, но для нас, людей, это выглядит именно так.
А Адам, получается, мудрее меня. И намного. Он не возненавидел ни отца, ни мать, которая дала согласие на этот эксперимент. Он наверняка просто радовался возможности жить. И он заслуживает жить. Идри, ты ему поможешь?
А Идри, получается, тоже пошёл против своих. Я не думаю, что те, кто передал Милфорду Сосуд, рассчитывали, что кто-то из них по-настоящему привяжется к подопытным. Так что Идри со своими неуместными отцовскими чувствами должен был представлять угрозу и для бунтовщиков. Но они ничего с ним не сделали? Я надеюсь.