Замена объекта
Шрифт:
Открылись двери лифта, появился двенадцатилетний Сева с ботинками в руках. Катя обулась, и мы стройными рядами двинулись в соседний подъезд пить чай со Светкиными пирожными.
Об участии Саши Вознесенского в Светкиных культпоходах мы договорились быстро, и беседа давно уже вышла за рамки обсуждения убийства Аллы Сороченко. Дорвавшаяся до источника информации Катя впилась в жену известного продюсера Безрядина и всеми силами пыталась выудить из нее никому не известные подробности жизни Бориса и группы «Ночные рыцари». Катюша, наверное, хорошая журналистка, но куда ей со Светкой тягаться! Даже если бы моя соседка была не особенно умна, все равно она прожила почти в два раза дольше и жизненного опыта накопила, соответственно, в два раза больше. А ведь Светка - редкостная умница, так что на кривой козе ее фиг объедешь. Саша из профессиональной солидарности кинулся помогать коллеге, бомбардируя Свету вопросами, но делал это как-то без души, что ли, одним словом, было видно, что мысли его заняты чем-то другим и современная рок-музыка ему вовсе не интересна. Ну, оно и понятно, он ведь в своей ужасно независимой газете ведает приложением «Экслибрис», то есть занимается исключительно книгами. А вот я, воспользовавшись тем, что на меня перестали обращать
Пойдем с другой стороны. Где Алла взяла билет на премьеру? Купила в кассе или получила от кого-то из артистов или музыкантов. Участники спектакля дружно утверждают, что никто Аллу Сороченко не знает и билетов ей не оставлял, не передавал, не дарил и на спектакль ее не приглашал. Значит, она не из числа личных друзей. Что остается? Круг заинтересованных профессионалов - критиков, театроведов, музыковедов, к коим бывшая модель ну никак не относится. Круг приезжих, которые хотят походить по московским театрам, все равно по каким, и к ним Аллу тоже причислить нельзя. Есть еще круг тех, кто ходит в театр за компанию, пригласит кто-нибудь, купит билеты - чего ж не пойти? Но если Алла была одна, то этот вариант не проходит, а если пришла в театр с нейтральными знакомыми, то где они, почему никак себя не проявили на месте убийства? И последний круг - истинных любителей, которые готовы бежать в любую погоду за тридевять земель, чтобы послушать любимую оперу или любимого исполнителя. Неужели Алла именно такая? Чудны дела твои, господи. Впрочем, я знаю о ней так мало, что вполне могу допустить и такой изыск. Может быть, она училась музыке, собиралась стать певицей, но по каким-то причинам не сложилось, голос подвел или судьба пошла по другой дорожке, перевесила красивая внешность, замаячили большие деньги в модельной перспективе… Мало ли как могло пойти. А любовь к опере осталась. Правда, Хвыля сказал, что спрашивал об этом у ее мужа Анташева, и тот с уверенностью ответил, что классической музыкой Алла не интересовалась и зачем она пошла на оперу - представления не имеет. Но ведь пошла же зачем-то! Мелькнула шальная мысль о том, что Алла работает на иностранную разведку и в театре у нее была назначена встреча с резидентом или агентом, но я тут же одернул себя и заставил вернуться на грешную землю. Хотя мысль сама по себе не так плоха, как кажется на первый взгляд, ибо в нее хорошо вписывается и то, что она была в театре одна, и убийство, которое выглядит как заказное, то есть профессионально исполненное. Но делиться этой мыслью с Хвылей я не стану, не хочу быть посмешищем.
Есть еще одна лазейка, в которую можно попытаться протиснуться, чтобы понять, что привело Аллу в театр. Она не покупала билет в кассе, а пришла по чужому билету. Знаете, как это бывает? Артист приглашает знакомого на спектакль и говорит, что у дежурного администратора будет лежать билет на его фамилию, к примеру, Васькин. А Васькин идти на спектакль не хочет или не может, ему неинтересно, дела у него, времени нет или заболел. И он предлагает кому-то пойти вместо него. Подойди, говорит, к окошку администратора, там лежит билет на фамилию Васькин. И человек по фамилии Петькин идет слушать оперу по билету, предназначенному для Васькина. Артисты искренне утверждают, что никакого Петькина не знают. И что получается? Зато Петькина знает Васькин, который на спектакль не пришёл, но может объяснить, почему Петькину захотелось послушать оперу и с кем он собирался туда пойти. Ведь оставляют, как правило, по два билета, очень редко кто ходит в театр в одиночестве. Значит, нужно искать Васькина. А для этого придется заново опрашивать всех участников спектакля и выяснять, все ли, кому они оставляли билеты у администратора, пришли или кто-то не смог, а потом у тех, кто не смог прийти, выяснять, предлагали ли они кому-нибудь пойти вместо них. Вот морока-то! И главное - сделать невозможно, потому что оперативники заниматься этим совершенно точно не станут, не тот масштаб, трудозатраты огромные, а в результате они получат ответ на вопрос, почему Алла Сороченко была в театре и была ли она там одна или с кем-то, а информация эта ИМ сто лет не нужна, ведь они разрабатывают версию об убийстве из корыстных побуждений, целью которого являются деньги Анташева, а не Алла как таковая с ее сомнительной любовью к итальянской опере и хорошему вокалу. Этим заняться мог бы я сам, тем более я многих артистов знаю, но кто же мне позволит? Не та территория, не та должность, не тот круг должностных обязанностей. Как только я сунусь в театр, мне тут же по шапке надают, сперва оперативники и следователь, которые ведут дело, за самодеятельность, а потом и папенька - за то, что позорю его своим низким профессионализмом и природной глупостью. Плавали, знаем.
Я методично поглощал пирожные, запивал их чаем и с тревогой замечал, что Светка нервничает все больше и больше. Она не выпускала из рук телефонную трубку и, мило улыбаясь и отвечая на вопросы журналистов, вернее, ловко уворачиваясь от прямых ответов, то и дело набирала номер, но ни с кем не разговаривала. После каждой такой попытки дозвониться она становилась чуть бледнее, чуть напряженнее, и я понимал, что происходит. Она пытается дозвониться Борису. Ах, бедная Светка! Только я один понимал, что с ней
Борис был болен. Как выяснилось, неизлечимо. Сначала его замучили головные боли, он наблюдался у невропатолога, который и настоял на том, чтобы провести ядерную магнитно-резонансную томографию. Оказалось, что у него аневризмы сосудов головного мозга, причем неоперабельные. Местонахождение аневризм таково, что при операции могут быть повреждены жизненно важные центры, и ни один хирург не брался оперировать, ни у нас в стране, ни за рубежом. Заболевание протекает бессимптомно, просто голова болит - и все, но если происходит разрыв аневризмы, то в лучшем случае наступают инсульт и паралич, а в худшем - сами понимаете что. И случиться это может в любой момент, если будет спровоцировано повышение внутричерепного давления. То есть опасность представляет буквально все: тяжелая простуда, грипп, стресс, опьянение, травмы, авиаперелеты - да что угодно. Вот уже четыре года Светка и Боря живут с пониманием, что каждую секунду может наступить конец. И каждый раз, когда Борис не отвечает на звонки, Светка сходит с ума. А ведь что такое мобильный телефон? Въехал в тоннель - и он уже отключился, вошел в лифт - то же самое. Если Света ухитрялась позвонить мужу именно в этот момент, у нее начиналась паника. Да, она все понимала про лифты и тоннели, но точно так же понимала, что с Борисом могла приключиться беда и при падении он повредил телефон, который теперь не работает. Не лучше бывало и в те моменты, когда телефон работал, но Боря не отвечал. Опять же Светка понимала, что он мог оставить телефон где-то на несколько минут, да в туалет пойти, в конце концов, но ведь причина Борькиного молчания могла оказаться и иной. Одним словом, ее жизнь превратилась в нескончаемый ад. Надо отдать должное Борису, он, когда мог, регулярно, раз по пятнадцать в день, отзванивался жене, просто чтобы сказать, что с ним все в порядке, но такие систематические звонки не всегда бывали удобны. Когда ты один - делай что хочешь, а когда ты на людях? Как ты будешь объяснять, что каждые полчаса звонишь жене? Что о тебе подумают? В этом и состояла основная трудность их нынешней жизни: о болезни Бориса, кроме него самого и Светы, знали только два человека - врач и я. Таково было принятое Безрядиными решение, и пока оно оставалось неизменным. Ни родители Бориса, ни дети, ни тем более посторонние ничего не знали. В принципе, логика была мне понятна, хотя я ее и не поддерживал: никто не будет иметь дело с продюсером, который в любую секунду может… ну, сами понимаете.
Повседневная жизнь Безрядиных претерпела самые радикальные изменения, из нее были исключены все возможные факторы риска. Борис не летал самолетами, куда мог - добирался на поездах и перекладных, а туда, куда поезда не ходили совсем, не ездил, посылая вместо себя доверенного человека. В периоды эпидемий гриппа не появлялся в общественных местах, где велика вероятность заражения вирусом, отказывался от посещений ресторанов, приемов, избегал людных мероприятий. Он «правильно» одевался, чтобы не простудиться, не сидел на сквозняках, не пил кофе и не употреблял алкоголь. Он перестал водить машину и нанял шофера, чтобы, во-первых, не нервничать в дорожной ситуации, а во-вторых, сидеть на самом безопасном пассажирском месте - правом заднем, дабы в случае аварии максимально снизить риск травмы головы. За ним прочно закрепилась репутация человека с большими странностями, но он считал, что это в любом случае лучше, нежели понимание, что с ним нельзя строить долгосрочные планы и затевать проекты.
Четыре года назад, когда Борису поставили диагноз и выяснилось, что операцию делать никто не берется, я принял удар на себя. В самом прямом смысле слова. Светке понадобилось около месяца, чтобы осознать случившееся и принять его. Весь этот месяц я не отходил от нее, все мои рубашки и джемпера промокли от ее слез, язык распух от беспрестанных разговоров, уговоров и утешений, а душа моя изболелась от жалости и к ней самой, и к ее мужу. Борька в это время был в США, куда уехал, чтобы проконсультироваться у известного хирурга. Это была их последняя надежда, рухнувшая, когда Боря позвонил и сказал, что ничего сделать невозможно. И еще он сказал, что у него сейчас трудный период и он останется на месяц у друзей, живущих в Майами, постарается отвлечься, привести в порядок мысли, не говоря уж о том, что теперь он боится лететь самолетом. Он и туда-то лететь боялся, но его подстегивала надежда на то, что его оставят в клинике, прооперируют и обратно он будет возвращаться здоровым человеком. Теперь же выяснилось, что здоровым ему не стать, а лететь в Россию все же придется, и ему требуется время, чтобы набраться мужества для этого перелета, который может оказаться последним в его жизни. В общем, Светке было понятно, что он не хочет возвращаться, пока не придет в себя, потому что не хочет, чтобы жена, дети, друзья и знакомые видели его в таком чудовищном душевном состоянии. И она не возражала против того, чтобы он остался пожить месячишко в Майами, на океанском побережье.
Но только если Борька остался в Штатах у друзей, которые были в курсе его проблемы и готовы были ее обсуждать, сочувствовать и поддерживать его морально, то Светка в Москве осталась со своей бедой практически один на один, если не считать меня. Она не могла жаловаться подружкам, она боялась выходить в свет и появляться там, где есть знакомые, потому что знала, что не сумеет скрыть обрушившегося на нее горя. Дома она как-то держалась, чтобы дети ничего не заметили, а когда они уходили в школу, прибегала ко мне рыдать. Я взял отпуск и сидел со Светой целыми днями, сначала в своей квартире, а потом, к вечеру, когда ей нужно было появиться дома, мы вместе шли к ней. Уходил я только тогда, когда она, напившись снотворного, доползала до спальни и валилась на кровать.
В один прекрасный день она пришла и сказала:
– Боря взял билет, он прилетает через три дня. Игорек, я сейчас вслух скажу одну вещь, только ты не смейся. Мне обязательно нужно сказать это вслух. Можно?
– Говори.
Светка помолчала немного, потом повернулась к окну и громко сказала, глядя в небо:
– Господи, я верю, что ты меня слышишь. Если Борис долетит домой живым, я скажу тебе спасибо и с той минуты буду благодарить тебя каждый день, каждый час за то, что мой муж прожил этот день и этот час. Я больше не буду плакать и рвать на себе волосы, я не буду впадать в отчаяние, потому что верю, что Боря проживет столько, сколько ты ему отмерил. Как сказал Иисус: «Отче, пусть меня минует чаша сия, впрочем, не как я хочу, но как Ты». Пусть будет так, как ты захочешь, а я буду благодарить тебя за все, что ты нам даешь.
У меня в тот момент горло перехватило, и я, здоровенный двадцативосьмилетний мужик, с трудом удержался от слез. Светка повернулась ко мне, и я увидел, что лицо у нее спокойное и просветленное.
– Знаешь, я много думала, - медленно сказала она.
– Я ничего не могу изменить с Бориной болезнью. И никто не может. Но я могу продолжать быть счастливой. Я могу не позволить горю изуродовать нашу жизнь и нашу семью. Я могу сохранить душевный покой детей и Бориных родителей. Я могу сделать так, чтобы Боре было легче. И я все это сделаю, чего бы мне это ни стоило.