Замена объекта
Шрифт:
С Ниночкой Николай встречался пять месяцев, ни с кем ее не знакомил, водил в кино и в рестораны, словом, все происходило в точности так же, как с Валечкой. И на вокзал ездил. В разные дни недели, но строго около двадцати трех часов, отсутствовал минут пятнадцать-двадцать. Ни сумок, ни пакетов, ни объяснений, кроме лаконичного: «одно небольшое дело».
– Нина, как вам показалось, он ездил на вокзал только с вами или он там бывал и один?
– Конечно, он и без меня ездил, - кивнула она, всхлипывая.
– Несколько раз было, что он меня провожал домой или сюда, на работу, когда у меня ночная смена, и все на часы посматривал, говорил, что ему еще на вокзал
– Именно «успеть»?
– переспросил я.
– Это его слова? Или он говорил «съездить»?
– Нет, он говорил «успеть» и на часы смотрел.
Я повез Вознесенского домой. Жил он на противоположном от супермаркета конце Москвы, так что времени для обсуждения ситуации у нас было более чем достаточно.
– Ну и как тебе все это нравится?
– спросил я.
– Похоже на наркотики, - не раздумывая ответил журналист.
– Небольшие партии, которые можно положить в обычную сумку вроде моей. Килограмма три, объем маленький, а деньги приличные. Кузнецов встречал один и тот же поезд, который приходит на Казанский вокзал из Средней Азии около одиннадцати вечера.
По фактуре объяснение было подходящим, но оно как-то не вязалось в моем представлении с личностью Николая. Спокойный, серьезный, добросовестный, сочувствующий, ни грамма спиртного за рулем - и наркодилер? Нет, как-то не так. Не вяжется.
– А если он встречал поезд в надежде увидеть кого-то?
– предположил я.
– Знал, что человек должен рано или поздно приехать в Москву, и приезжал встречать каждый поезд? Хотя нет, - тут же оборвал я полет собственной фантазии, - не получается. У него рабочий день ненормированный, бывало, что освобождался часов в восемь вечера, а когда и в шесть, а бывало, что его до глубокой ночи держали. В таком режиме каждый поезд не встретишь, а если встречать не каждый, то тогда вообще смысла нет. Наверное, он вообще не был завязан на прибытие поезда, потому что не мог заранее планировать свое время, это и девушки его подтвердили: он звонил им, когда освобождался, и если они могли и хотели - то встречались. Значит, у Кузнецова на вокзале были просто встречи с кем-то. Но почему именно на вокзале? И почему в одно и то же время?
– А вот это проще, - заметил Саша.
– Человек, с которым он встречался, мог прийти только около одиннадцати. Может быть, он работает на вокзале до одиннадцати. Надо подъехать туда и узнать, сотрудники каких служб заканчивают работу в одиннадцать часов. Может, камера хранения, или смена носильщиков, или кассиры, уборщики, да мало ли кто. Кузнецов звонил ему, если освобождался вечером, и они договаривались о встрече.
– А почему встреча длится пятнадцать-двадцать минут? Не один раз пять минут, другой раз - час, а всегда одинаковый промежуток времени. Есть версии?
– Не знаю пока, - признался он.
– Но я буду думать. Слушай, Игорь, а может, махнем сейчас на вокзал? А что? Время как раз к одиннадцати, у меня вечер свободный, у тебя тоже. Поехали? Все равно ведь по Садовому кольцу едем, давай свернем к Комсомольской площади.
Вообще- то я и сам планировал съездить на Казанский вокзал, но уж никак не в обществе журналиста Саши Вознесенского. У меня и в мыслях не было заниматься дилетантской самодеятельностью, я собирался прийти в линейный отдел и поговорить с местными операми. Представитель прессы в таких разговорах всегда лишний.
– Я завтра съезжу, - без длинных объяснений сказал я.
– Но почему? Время же есть. И
– Саш, я буду разговаривать с операми.
– И что?
– А то, что при тебе они говорить не будут. Сам не понимаешь? Это мы к девочке из салона или из магазина можем прийти, достать одну мою ксиву, она как фотографию в форме увидит, так больше ничего читать и не станет. А в линотделе совсем другие люди сидят. Они попросят документы и у меня, и у тебя. И как ты думаешь, что они скажут, когда увидят, что один из нас - участковый, а вовсе не опер и не следователь, а другой - вообще журналист? Тебе, конечно, по фигу, а мне завтра утром на работу выходить. К этому времени мое начальство уже будет знать, что я влез в чужое дело, и намылит мне одно пикантное место. А еще об этом узнает следователь, который ведет дело об убийстве, и ему это все очень-очень не понравится. И попадет не только мне, но и Ивану Хвыле.
– Ладно, если все так серьезно, я с тобой не пойду, в машине посижу. Или в тот бар зайду, где Кузнецова девочки ждали.
– Уговорил, - вздохнул я.
– Только я тебя умоляю, Саш, без ненужной инициативы, хорошо?
– Хорошо. А почему ты так уверен, что оперативники на вокзале не любят журналистов? Ты знаком с ними?
– Нет, я с ними незнаком, но журналистов не любят все среднестатистические милиционеры. Их любят только самые глупые менты и самые умные.
– Почему так?
– удивился он.
– Да потому, что самые тупые просто не понимают, что вы творите, а самые умные, наоборот, очень хорошо понимают и видят, как вас можно использовать.
– И что же мы такого, позволь спросить, творим?
– нахмурился Вознесенский.
– Ну, ты, может, ничего такого не делаешь, ты же все больше о литературе и искусстве пишешь, а есть такие, которые активно мешают следствию, разглашая то, о чем надо бы до поры до времени помолчать. Ты пойми, работа по раскрытию преступлений не любит гласности и чужих глаз, а у вас гласность - это профессия. Не в том же дело, что журналисты какие-то особенно плохие, нет, они замечательные ребята, просто у них и у ментов профессии несовместимые, взаимоисключаемые.
– А ты какой? Среднестатистический?
Замечательный вопрос. И как на него отвечать? Нахально заявить, что я из когорты самых умных? Или причислить себя к тупым, как это недавно сделал мой отец? Или же признаться, что я среднестатистический и не люблю журналистов? Правильно меня Светка всегда учила, надо думать, прежде чем что-то говорить, а то подставишься. Но мой язык с детства был моим врагом.
– В шахматах это называется «вилка», - засмеялся я.
– Подловить меня хочешь? Или хочешь выяснить, как я к тебе отношусь? Не надейся, я не признаюсь в своей глупости и не стану настаивать на своей гениальности. Я - самый обыкновенный, среднестатистический милиционер, но благодаря тому, что около моего отца всю жизнь были журналисты, я к ним привык, узнал поближе, кое-что понял и отношусь к ним хорошо.
Уф, кажется, вывернулся. Ну, Вознесенский, с тобой не забалуешь, надо держать ухо востро.
– Вообще-то на среднестатистического ты не очень похож,- заметил Саша.
– Что ты в милиции делаешь?
Я пожал плечами.
– Работаю. Что там еще можно делать?
– Ну, можно, например, дурака валять, а можно и бабки заколачивать. Если бы я не знал, кто твой отец, я бы как раз это и подумал, глядя на твою тачку и прочие мелочи. Ботиночки у тебя не форменные, а фирменные, и часы недешевые, и бумажник, между прочим, из натуральной кожи, английский.