Замена
Шрифт:
Лейтенанты и барон поднялись из-за стола и, коротко попрощавшись, вышли наружу. Отойдя недалеко, не сговариваясь, остановились. Монтро сплюнул на землю тягучую слюну, вытер тыльной стороной ладони рот, и спросил:
— Вы так же как я не верите той ахинее, что нес наш уважаемый маршал?
— Бред какой-то! — Поддержал его Де Лэй. — Совсем на старика не похоже. И вот это вот: «не желаю, чтобы мальчика травили…» Он этого мальчика вообще видел? Кто рискнет травить такого облома? От нас что-то скрывают, господа!
— Сколько лет маршалу? — Спросил Монтро, и, не дожидаясь друзей, сам и ответил: — около девяноста, по меньшей
— Безусловно, вы это верно подметили, лейтенант, — согласился с ним Сирр, — но, право слово, мне совсем не хотелось бы влезать в придворные интриги. Не моё это. А интригой здесь даже не пахнет — смердит прегадостно! Посему предлагаю заняться текущими делами. Их тоже кто-то должен выполнять.
Ранним утром, пока изрядно опустевший лагерь ещё спал — Сирр разослал-таки отряды на перехват беглых мятежников — через заставу проехал маршал Бродерик Ланский в сопровождении конвоя. Троих его спутников из числа сопровождающих страже удалось опознать. Одним из этих троих, судя по описанию дежурного сотника, был загадочный крестьянин Хорст, двое других были хорошо знакомы всему войску как телохранители маршала — Эмиль Горец и Рональдо Быстрый. Остальные были из числа личных оруженосцев маршала.
Глава 6. Хорст
По старой крестьянской привычке Хорст проснулся ещё до первых петухов. Собственно, как таковых петухов-то в городе почти и не было, но если бы они здесь водились, они были бы очень удивлены ранним пробуждением почтенного негоцианта.
Хорст неспеша, так, как казалось ему подобает поступать солидному купцу, вылез из теплой постели, отворил окно и долго смотрел поверх городских крыш, наблюдая за невероятной красоты восходом. В родном Брюннервельде такое зрелище выпадало узреть нечасто: мешали окружавшие деревню перелески, да и хозяйские заботы — корову выгнать, топор подправить, да много чего! — совсем не располагали к пустому любованию встающим светилом. Солнце окрасило оранжево-желтыми оттенками стены и крыши столичных домов, контрастно выделило черным глухие закоулки, тупики и теневые стороны зданий. Где-то далеко — на стене, опоясывающей город, вяло перекликивались часовые. Теплый луч сорвался сверху и упал на нос Хорста, даря первое тепло наступающего дня.
Хорст потянулся, растягивая слегка занемевшие за ночь мышцы, и протяжно зевнул. Спать он больше не собирался, но и чем себя занять — придумать сразу не мог. Когда вчера под причитания расчувствовавшейся Эльзы он укладывался на просторное ложе, ему казалось, что уж теперь-то, обзаведясь немыслимым прежде состоянием, он сумеет пожить! Пожить так, как ему хочется! Но вот пришел новый день, вчерашнее возбуждение улеглось, и вдруг пришло понимание, что он совершенно не представляет себе — что делать дальше? Мысли крутились вокруг «королевской» жратвы, какой-нибудь цыпочки благородных кровей и покупки вороного коня (от этой мысли по его лицу расползлась улыбка: зачем еще один конь тому, у кого и так их столько, что сосчитать невозможно?), но больше в голову ничего не лезло. Чем ещё занимаются купцы, у которых есть приказчики, выполняющие всё, что надобно для торговли, Хорст не представлял.
Прошлым
Он ещё раз зевнул и замер, озаренный внезапной догадкой о своем первейшем занятии в новом облике! Как просто! Нужно учиться грамоте! И время убьется, и польза будет. Согласно кивнув удачной находке, он стянул с себя ночную рубаху и переоделся в домашние порты, теплую сорочку, поверх неё накинул шерстяную безрукавку, влез в непривычно мягкие тапки, и отправился на кухню, предполагая поживиться чем-нибудь вкусным.
Здесь, помимо уже проснувшейся Эльзы, допивающей молоко из пивной кружки, обнаружилась кухарка Клотильда, ещё более толстая, чем нянька, с заправленными под платок прядями черных кудрявых волос и необъятным бюстом, звенящая чем-то в прокопченом котле над очагом. Услышав дверной скрип, они обе, как по команде, посмотрели на вошедшего Хорста. Взгляды их, сердобольные и нежные, были полны неподдельного сочувствия к тяготам заболевшего хозяина.
— Утро доброе, — осторожно поприветствовал женщин Хорст.
— Ганс, ты чего так рано поднялся? — Нянька отставила в сторону кружку и начала подниматься из-за стола.
— Сиди, Эльза, — поморщился Хорст, — не спится мне. Голова болит. Найдете, чем накормить? Хозяина?
Последнее слово он произнес с особым смаком.
— Конечно, конечно, — захлопотала нянька, выставляя на стол голову сыра, творог в крынке, несколько яблок и половину ржаного хлеба. Последней на стол попала целая копна разнообразной зелени.
— Эльза! Я тебе лошадь, что ли? Сама эту траву ешь! — Хорст скорчил недовольную гримасу. — Мяса давай! И побольше!
Нянькино лицо приобрело удивленное выражение, но перечить она не стала и очень быстро вместо обычного завтрака Гровеля на столе возникла маленькая копия мясной лавки.
— Вот это дело, — одобрил Хорст и принялся за еду. — Вина еще налей!
Клотильда так и стояла перед котлом, прижав к своей могучей груди массивную поварешку. Эльза поставила перед хозяином небольшой кувшинчик, встала рядом с кухаркой, и обе с умилением стали наблюдать за работой челюстей Хорста.
— Уф, — насытившись, Хорст отодвинулся и вытянул вперед ноги, одновременно ослабляя завязки на портках. — Хорошо! Когда Жаком с Карлом приедут?
— Рене вернулся вчера уже за полночь, — доложила Эльза, — Видел обоих упырей твоих, всё передал в точности. Обещали сегодня поутру быть. У них и дело к тебе какое-то есть. — Она на мгновение замолчала, и вдруг, решившись, выпалила: — Жаком-то опять какую-то девку обрюхатил! Конюхи смеются. А девкины братовья подловили твоего Собаку и оглоблями приголубили! И ещё грозились господину прево нажаловаться. А у того на Жакома ещё с прошлого года злоба не прошла — когда этот жеребец его служанку опозорил! Помнишь? Сколько ты тогда за него заплатил, а? Гнал бы ты от себя этого паразита, Ганс?