Шрифт:
1
20 декабря 2006 года
Раньше, когда они оба работали, Оке Мелькерссон любил вставать на час раньше жены — она была сова — только для того, чтобы насладиться кофе и кроссвордом в утренней газете. За четверть часа до своего отъезда он будил Кристину. Полусонная, она одевалась, ковыляла к гаражу и падала на пассажирское сиденье с пледом на коленях. Она спала до самого въезда на деревообрабатывающий завод — там он выходил, а она ехала дальше, до Елльбу, где
Вечером она забирала его без двадцати шесть у заводских ворот, каждый день, кроме четверга — по четвергам она приезжала на два часа позже, потому что встречалась после работы со своей сестрой за чашечкой кофе в кафе «Дальс». По четвергам он принимал душ в раздевалке на заводе, а не дома.
С тех пор как Кристина вышла на пенсию, машина оказалась в его полном распоряжении, и в первый раз за двадцать семь лет, что он проработал на заводе, ему пришлось арендовать парковочное место. Парковка стоила шестьдесят крон в месяц. Он раздражался не из-за денег. Просто это было так мелочно.
Сейчас, во всяком случае, он уже отказался от места. Он добросовестно оплатил его до конца месяца, но с сегодняшнего дня в нем уже не было необходимости.
Осознание пришло как удар током, когда зазвонил будильник и он открыл глаза. На секунду он задумался о возможности в первый раз за много лет взять больничный, сделать вид, будто у него серьезный грипп, чтобы избежать непременного торта и натянутой речи директора Энглунда-младшего — директора, хотя теперь тот и настаивал, чтобы называться каким-то звенящим иностранным словом, которое невозможно ни запомнить, ни выговорить.
Замерзшая ветка дерева наклонилась за ночь к окну гостиной и покрылась инеем. «Давно уже декабрь не был таким холодным». Он задержался над выпитой чашкой кофе и подумал об этом последнем мгновении: один, ранним утром, в тусклом свете подсвечников адвента, доставшихся Кристине по наследству.
Он решил выехать из дому чуть раньше, чтобы освободить шкафчик до начала рабочего дня, но поднялся слишком быстро и из-за этого пролил полстакана молока, стоявшего в опасной близости от края стола.
Когда он сел в машину, было уже почти половина седьмого. Первые робкие снежинки падали на ветровое стекло с неба, еще покрытого ночной темнотой. Он включил дворники и увидел, как они сметают снежинки, — на секунду это движение заворожило его.
Кристина предупреждала, что на днях будет снег, а скорее даже гололед: гололед всегда усиливается перед снегопадом. А снег всегда начинается, когда воздух больше всего щиплет кожу. На лицо попадают мельчайшие частички льда — их не видно, но ощущения от них словно от разбитого стекла. Воздух на губах как разбавленный, безвкусный сорбет.
Это из-за тех пяти лет, на которые она его старше. Эти годы играли большую роль, когда они собирались пожениться — почти пятьдесят лет назад. Разница в возрасте с годами сгладилась и не имела для них никакого значения на протяжении почти всей супружеской жизни. Теперь она снова стала заметна. Кристине в мае исполнилось семьдесят. Не то чтобы она хотела какого-нибудь торжества.
«Что же случается с людьми, которые выходят на пенсию? С такими, как мы, — задумался он на секунду. — С теми, кому нечем заняться с утратой обязанностей. Кто давным-давно уже исчерпал все темы для разговоров. И пришел к выводу, что достигнутые отныне добровольные занятия не стоят тех трудов, которые на них нужно затратить».
Последний подъем, самый крутой, был посыпан песком. Единственное преимущество шокирующего по объемам массового строительства и заселения в девяностые годы — дороги, посыпанные песком в зимний период. Это глухое место для дачной застройки вдруг облюбовали для проживания семьи с детьми. Виллы в пастельных тонах росли одна за другой как грибы.
Однако рытвины и ухабы, образовавшиеся прошлой весной, следовало бы выровнять — он поморщился, когда рама старого «опеля-астры» приняла сильный удар. Она продолжала ритмично стучать под ногами, когда он вошел в поворот около Юханссона слишком быстро и почувствовал, что колеса отрываются от дорожного полотна. «Нет, выравнивать рытвины и ухабы новая дорожная служба не торопится». Ведь молодое поколение передвигается на огромных машинах с такими же огромными колесами.
Когда он свернул на еще пустынную Гётеборгсвэген, ранние пташки уже начали зажигать свет на кухнях. Окна вилл мягко светились в темноте. Он притормозил и пропустил автобус, шедший по расписанию в половине седьмого, чтобы тот мог выехать с остановки. Автобус, как обычно, был почти пуст.
Бум-бум-бум. Звук как будто исходил от выхлопной трубы.
Сырое и холодное утро не располагало к тому, чтобы припарковать машину и дождаться следующего автобуса. Рассветет еще не скоро. Он понадеялся, что машина дотянет до работы, а в конце трудового дня можно отправиться прямиком в автомастерскую в Леруме и показать машину Кристеру.
Довольный принятым решением, он прибавил газ, насколько это возможно на извилистой, скользкой дороге. Редкие уличные фонари делали ее похожей на четки, лежащие над холмами до самого Улофсторпа. С одной стороны, приятно, что у него есть какая-то обязанность после того, как он выйдет с завода в последний раз, собрав свои личные вещи в картонную коробку, и поставит ее на пассажирское сиденье. Как своего рода страховка от того, что все там и закончится, а какие-то дела останутся невыполненными. Если ты их не сделаешь.
Предсказание Кристины о непогоде не сбылось — снег прекратился так же внезапно, как и начался. Он выключил дворники и включил радио, чтобы не слышать звуков, издаваемых рамой. «Чертово корыто». Он только что проехал Улофсторп — школа, детский сад, продуктовый магазин и магазин электротоваров. Краеведческий музей — и фонари кончились, он снова на пустом загородном шоссе. Он попытался протереть запотевшие изнутри стекла. Казалось, на радио невозможно найти частоту, на которой не передавали бы одновременно два канала.