Замки баварского короля
Шрифт:
Но в Хохэншвангау есть еще одна «святыня», которой Людвиг поклонялся с юных лет: везде, куда бы мы ни бросили взгляд, нас встречают изображения лебедей из всевозможных материалов: из стекла, фарфора, серебра, бронзы. Фрески, картины, вазы, целые сервизы, кувшины, вышивки, обивка мебели, гобелены, каминные экраны, принадлежности для письменного стола… Вспомним, что и в саду нас встречал фонтан в виде лебедя. Да и крышу самого замка венчает посеребренный лебедь, которого особенно хорошо видно со стороны остановки экскурсионных автобусов в Швангау
Испокон веков лебеди живут на окрестных озерах Альпзее и Шванзее, они совсем ручные и охотно принимают из рук угощение, вернее даже будут довольно нагло требовать его, словно напоминая, что именно они здесь истинные хозяева, которым все обязаны отдавать дань. А что вы хотели? Швангау, Лебединый край, Лебединые озера!
Среди этой сказочной красоты любой невольно становится поэтом. Что же говорить о юноше, от природы обладающем мечтательной чувствительной натурой, слишком близко к сердцу принимающем старинные легенды, слышимые им чуть ли не с пеленок. Как дети играют в игрушки, наделяя их жизненной силой и перенося действие игры в реальную жизнь, так и Людвиг мысленно перевоплощался в любимых героев, бродил по замку и окрестным горным лесам, декламируя строки из любимого Шиллера и Гёте.
Но чаще всего Людвиг представлял себя Лоэнгрином, рыцарем-лебедем. Лебедь становится своеобразным символом короля, впоследствии он в своих собственных замках сделает лебедей главными элементами декора.
Но Лебединый замок отца и спустя годы остался для Людвига по-настоящему родным. Чего нельзя сказать о Нимфенбурге и особенно о Мюнхенской Королевской Резиденции, которую Людвиг хоть и пытался «устроить» по собственному вкусу, разбив зимний сад с фонтаном и украсив свои покои в духе Людовика XIV, но так никогда и не почувствовал себя там «дома». Что же касается Нимфенбурга, то в нем настолько ощутимо присутствует дух его деда, Людвига I, что молодой король опять же не смог стать наравне с ним полноправным хозяином в замке. Можно сказать, что Резиденция по духу принадлежит всем Виттельсбахам, и никому конкретно, Нимфенбург — Людвигу I, а Хохэншвангау — Людвигу II даже в большей степени, чем Максимилиану II, — настолько близка сама атмосфера замка внутреннему миру нашего героя. Поэтому-то настоящей «родиной» для Людвига стал именно Хохэншвангау; даже когда король начал строительство своих собственных замков, он оставил Хохэншвангау неприкосновенным, не изменив и не перестроив в нем ничего, — настолько все гармонировало с его натурой. Более того, если бы Людвиг провел свое детство, то есть время формирования личности — в любом другом месте, возможно, мы бы имели совсем другого короля. Лучше или хуже?.. На этот вопрос нет ответа.
Людвиг с ранних лет был обречен на одиночество. Он не любил играть с другими детьми, что отмечают все его биографы {19} , ему было хорошо наедине со своими мечтами. Вот случай, наглядно демонстрирующий отношение к жизни Маленького Принца (ассоциация напрашивается сама собой; Людвиг всю жизнь жил на какой-то другой планете). Однажды, будучи еще совсем ребенком и страдая болезнью глаз, Людвиг был вынужден долгое время находиться в затемненной комнате с повязкой на глазах. «Навестивший его придворный священник Дёллингер [43] , видя его одиночество, заметил: “Ваше Высочество, вы должны очень скучать таким одиноким? Отчего вы не прикажете читать себе вслух?” — “О, я совсем не скучаю! — быстро ответил Людвиг. — Я думаю о многом, о многом… И это так меня занимает!”» {20}
43
Дёллингер Иоганн Йозеф Игнац фон (Johann Joseph Ignaz von Dollinger; 28 февраля 1799 — 10 января 1890), баварский католический священник, историк Церкви и богослов; один из инициаторов движения старокатоликов в Германии в 1870-х гг. В 1849 г., на собрании Католического союза Германии в Регенсбурге, произнес речь Die Freiheit der Kirche («Свобода Церкви»), где изложил идею автономии немецкого епископата от Рима в той степени, в какой она не будет препятствовать католическому единству. Был идейным вождем либеральной партии, противостоявшей ультрамонтанам. Критиковал догматические положения о непогрешимости Папы. Его книга Der Papst und das Konzil (1869) была занесена в Индекс запрещённых книг. В 1871 г. Мюнхенский архиепископ Г. фон Шерр отлучил его от Церкви. В 1873 г. королем Людвигом II был назначен президентом Баварской академии наук.
Впрочем, Людвиг часто во время своих бессонниц, от которых он страдал с детства, просил свою гувернантку читать или рассказывать ему волшебные сказки про духов и фей, что питало его богатое воображение. Тем более что детство и самого Людвига, и его младшего брата Отто было отнюдь не столь уж беззаботным и счастливым, как могло бы показаться с первого взгляда.
Мать Людвига, королева Мария, совсем не уделяла воспитанию своих сыновей должного внимания. Все ее воспитание сводилось к тому, что она избрала для каждого из них свой «геральдический» цвет, который должен был отличать все предметы, принадлежащие принцам, — от переплетов книг до отделки комнат и костюмов. Для Отто был выбран красный цвет, для Людвига — небесно-голубой. Здесь можно, конечно, говорить о «магии цвета», наложившей свой отпечаток на характеры обоих мальчиков, а может, материнское сердце так «угадало», но только Отто до постигшей его болезни всегда интересовался военными парадами, веселыми застольями и охотой; Людвиг же имел возвышенно-мечтательную натуру, любил уединение, а охоту считал «мерзким убийством невинных животных».
С одной стороны, Людвиг, как нежный и любящий сын, был очень привязан к матери. С другой — в духовной сфере, как мы уже отмечали, между ними не было ни одной точки соприкосновения. Впоследствии Людвиг признавался: «Мою мать, королеву, я очень уважаю, люблю ее; но между нами невозможна никакая интимность при том различии взглядов, которое существует!». По воспоминаниям современников, «мать его была ему не пара, между ними невозможна была близость, как он ни желал сойтись с ней. Иногда ему хотелось поговорить с ней о литературе, которую он так любил, и он спрашивал ее: читала ли она ту, или другую книгу? “Я? — отвечала она. — Если я и читаю что, то только что-нибудь забавное”. Это его огорчало и раздражало. Она была добрая, приветливая, но совершенно обыкновенная, простая хозяйка дома, интересовавшаяся только кухней, домом да огородом. Король был к ней очень внимателен, относился к ней с сыновней почтительностью, но между ними лежала непроходимая пропасть»{21}.
В то же время Максимилиан II был очень строгим отцом и настолько же плохим воспитателем. «Точное распределение времени, непосильные занятия, скучная гимнастика и суровые наказания за малейшее отступление от установленной программы — вот каковы были основы его воспитательной дисциплины. Все, что красит детство: общество сверстников, забавы, игрушки, даже лакомства — было исключено из нее. Дети отдалены были от матери, от отца они никогда не видели ни ласки, ни поощрения. Добрую няньку Лизе [44] , единственную детскую привязанность Людвига, сменила француженка, сыгравшая в воспитании Людвига отрицательную роль. Особа пустая и заносчивая, бредившая традициями Бурбонов и презиравшая бюргерскую простоту двора Максимилиана II, она хотела в своем духе воспитать сыновей баварского короля. Заметив, что Людвиг охотно слушает ее, она без конца рассказывала ему о Франции, о “Короле-Солнце”, о бывшем великолепии его двора, величии его власти, покорности подданных» {22} .
44
Именно она читала ему в свое время волшебные сказки.
Как известно, запретный плод сладок. С одной стороны, чем больше Максимилиан старался обуздать мечтательный нрав своего старшего сына, наследника престола, тем сильнее мальчик замыкался в себе и противопоставлял скучным приземленным занятиям сказочный и романтический мир своих мечтаний. С другой стороны, рассказы о Короле-Солнце упали на благодатную почву: Людвиг стал видеть себя абсолютным монархом и требовать от ближайших подданных соответствующего поклонения, что те ему с детства и выказывали, и к чему он привык, еще даже не вступив на престол. Беда заключалась в том, что и возвышенная «Страна Грез», и исторические рассказы о совершенной королевской власти, и солдатская муштра отца — все было одинаково далеко от той реальной жизни, в которой предстояло действовать нашему герою. Никто не объяснил мальчику, что маленькая Бавария — не блестящая Франция, что время героических подвигов и абсолютной королевской власти безвозвратно миновало, что наступил прагматический XIX век, ставящий под сомнение все возвышенные идеалы, что, наконец, баварский король — это всего лишь номинальная должность в государственном аппарате конституционной монархии и не более.
Но и родители, и воспитатели, и ближайшие приближенные принца поступали совершенно наоборот; во многом именно окружение Людвига сделало его таким, каким он стал впоследствии. В довершение всего, как мы видим, среди родственников и царедворцев не было ни одной близкой ему души, которой бы Людвиг безоговорочно доверял. Можно сказать, что с детства он не столько действительно любил, сколько заставил себя полюбить одиночество, в котором ему было гораздо комфортнее, чем в душной атмосфере чуждого ему двора. И не его вина, что он, как мог, сопротивлялся насилию над своей душой и упорно продолжал настаивать на собственных идеалах, вознамерившись в одиночку изменить весь мир.
Здесь надо упомянуть еще об одной черте Людвига, которая мало сочетается с приписываемым ему «человеконенавистничеством». Он с детства очень любил делать подарки (вспомним эту симпатичную черту короля, когда будем говорить об его отношениях с Вагнером!). Биограф Людвига депутат баварского лантага лютеранский пастор Фридрих Ламперт вспоминал, что «эта страсть у него была с детства, когда, получая крошечные деньги на собственные нужды, он тотчас же исстрачивал их все, до последнего пфеннига, покупая подарки матери, брату, своим воспитателям и непременно камердинеру. Насколько эти деньги были незначительны, видно из того, что, получив в первый раз в день своего совершеннолетия (16 лет) первую золотую монету, Людвиг счел себя положительно Крезом. Он тотчас же побежал к ювелиру, чтобы купить у него тот медальон, которым мать его любовалась несколько дней перед тем в витрине магазина. Ювелир, конечно узнав принца, спросил его: “Прикажет ли он прислать счет во дворец?” Но Людвиг с гордостью ответил, что “может сам заплатить”, вполне уверенный, что для этого достаточна его золотая монета!»{23}