Замки роз: нерассказанные истории
Шрифт:
– А ведь я и правда прочила тебя на место своей преемницы. Ты подавала надежды! Без сомнения, твой мерзкий проступок всё перечеркнул.
– Я не сделала ничего мерзкого! – вырвался у меня крик. И тут же сама испугалась своих эмоций, потому что никогда не позволяла себе даже голоса повысить. Невольно сжалась, ожидая реакцию Преподобной.
– Ещё как сделала! – выплюнула она. – Читала о подобных… гадостях.
– Это… не гадость!
– упрямо проговорила я. Мне было обидно за чудесную книгу. – От этого же.. бывают дети!
Одетт посмотрела на меня так, будто я сказала что-то богохульное. А во мне всё больше
Но разве сама Небесная Дева когда-либо говорила, что все-все обязаны оставаться девами? Разве среди других богинь нету покровительниц матерей и удачных родов? Ещё как есть!
Мы ведь изучали историю культа. Первыми служительницами становились старые девы, которых никто не взял замуж, или невесты, не дождавшиеся женихов с войны. Только потом в Обитель стали отдавать дочерей без разбора – и богатые семьи, чтобы повысить свой политический вес, и бедные, чтоб избавиться от лишних ртов… На Материке всегда кто-нибудь с кем-нибудь воевал. Девушек всегда было больше, чем юношей, и с этим надо было что-то делать. Об этом не говорилось прямо в священных книгах или в исторических трудах, но чем больше я читала их, тем больше у меня в голове выстраивалась именно такая картина.
Фанатичка Одетт не заставит меня думать, что добрая и милостивая Небесная Дева покарала бы смертными карами девушку, которая выбрала бы для себя путь матери и рождения детей.
Боги милостивы – не то, что люди.
– Дети? У тебя никогда не будет детей, - улыбнулась Одетт и бросив на меня последний взгляд свысока, захлопнула тяжеленную дверь на скрипучих петлях, оставив меня в кромешной тьме.
До утра я смертельно замёрзла, хоть и старалась не ступать на камни и сидела, сжавшись в комок, на хлипком матрасике. Хорошо хоть, крыс тут не было. Зато, когда ночью за окном пошёл дождь, где-то в углу с потолка противно закапало. Я снова порадовалась, что по крайней мере, не у меня над головой. Зуб на зуб не попадал от холода, тоненькая сорочка совершенно не спасала, но надо было находить хоть что-то хорошее, чтобы не сойти с ума. Спать я не решилась.
Жидкий утренний свет с трудом пробрался сквозь окошко и принёс мало облегчения, потому что осветил замшелый старый камень и всю неприглядность моей тюрьмы.
Я едва не подскочила, когда в двери лязгнул ключ и она снова открылась.
Девочка из «зелёных», стараясь не смотреть на меня, плюхнула на пол деревянную тарелку с краюхой хлеба и глиняный кувшин с водой. Унеслась так быстро, словно намеревалась тут же стереть из памяти всё это и успокоить себя, что уж с ней-то подобного случиться никогда не может.
Стук палки по камням возвестил, что у меня ещё одна гостья.
– Я хочу, чтобы ты сказала, кто дал тебе эту книгу.
Упрямо опустив голову, я ничего не ответила.
– Бросаешь мне вызов? Глупое решение. А вот твоя подруга не стала за тебя заступаться и брать вину на себя. Назови мне её имя, и она сядет сюда вместо тебя, а ты выйдешь в ту же минуту.
Меня била дрожь. Какое же изощрённое издевательство!
– В-вы же и так знаете. Рене наверняка сказала.
– Правильно. Но я
Перед глазами встало лицо Матильды. Её жизнерадостный смех. Её красные щёки, когда она отдавала мне книгу.
Мерзкий, гаденький внутренний голос прошептал – Всеблагая же и так знает! Так какая разница…
– Не скажу.
Я уткнулась лбом в колени.
– Ну и дура! Лишний раз убеждаешь меня, что в тебе нет ни малейших задатков для того, чтобы править людьми.
Дверь захлопнулась снова.
Когда я нашла в себе силы разогнуться и встать с места – тело не слушалось, будто заржавленное – жадно выпила половину кувшина воды, но не притронулась к хлебу. Аппетита не было.
Это оказалось правильное решение. Потому что когда следующей ночью крыса всё-таки пришла, я смогла откупиться от нее хлебом.
Правда, решение вышло мне боком, когда на третью ночь она пришла снова в надежде, видимо, поживиться, но хлеба у меня больше не было. Я с ней поговорила и попыталась объяснить, что к чему, и мне показалось даже, что она меня внимательно слушает, по крайней мере в слабых отблесках лунного света крыска показалась вполне себе умным и даже дружелюбным слушателем. Она смешно чистила нос передними лапками и поворачивала ушастую голову с блестящими глазками-бусинами то в одну, то в другую сторону, как будто и правда пыталась понять, о чём я ей толкую.
Когда она убежала, а я с ней попрощалась и предложила забегать в любое время, чтобы мне не было так одиноко, я решила, что наверное, схожу с ума, и долго смеялась.
Зато перестала бояться спать, и когда на третье утро дверь снова распахнулась, спала так глубоко, что Одетт пришлось ткнуть меня кончиком своей палки.
– Твоё упрямство крайне прискорбно. Однако у меня нет желания уморить тебя до смерти. Иначе будет довольно затруднительно объясняться перед герцогом. Твоим наказанием будет понимание того, что ты своим поведением полностью перечеркнула честолюбивые стремления отца, и путь на вершину для тебя отныне заказан. Белого платка тебе не видать, как своих ушей. Вставай!
Когда я кое-как села, продирая глаза, мне на колени упал кусок голубой ткани.
Меня повысили до следующей степени посвящения. Теперь я из тех послушниц, за которыми будет особый глаз да глаз – потому что они вошли в тот возраст, когда сильнее всего обуревают неподобающие страсти.
И можно было, наверное, радоваться, что я так легко отделалась. Если бы не одно «но».
Я, кажется, слишком замёрзла в Яме.
С тех пор каждые «женские дни» сопровождались такой болью, что я еле могла ходить, и даже легендарные снадобья нашей известной на всю страну целительницы, Благой Девы Мишель, ничем не помогали.
Хоть как-то утешала только дружба Матильды.
Когда я вышла из Ямы, в тот же день она прибежала ко мне в комнату и бросилась на шею, заливаясь слезами.
– Прости!! Ники, прости, я должна была пойти вместо тебя, я должна была сказать…
Я вздохнула.
– Не надо. Не кори себя. Ну сама посуди – ты такая маленькая и худенькая, разве ты бы выдержала там, в Яме, так долго? Ты бы замёрзла насмерть в первую же ночь. Разве я могла это допустить... А мне что сделается? Со мной всё в порядке. Вот, погляди, даже похудела немножко, хоть какая-то польза!