Замкнутый круг
Шрифт:
Я нервно сгребла карты в охапку и с раздражением затолкала их обратно в колоду. Мелькнула шальная мысль, повторить расклад на бис, но я вовремя вспомнила золотое правило гадалок о недопустимости повторного искушения судьбы, и мужественно преодолела обуявший меня порыв. Дело ясное, что дело темное, не более того. Никакой конкретики, будто карты добровольно приняли обет молчания и обязались держать рот на замке. И что теперь, сидеть до скончания дней в Мурманске и, покорно сложив лапки, дожидаться свершения пророчества? Или бросить вызов и посмотреть судьбе в лицо? Открыто взглянуть в ее разноцветные глаза, обведенные причудливыми линиями татуировки, или малодушно продолжать
Мне изначально показалось довольно странным упоминание Кирилла о похищенном бумажнике, слишком уж откровенно портмоне выпадало из сложной мозаики произошедшего. Имитировать ограбление Те Ранги не стал бы в девяноста процентов случаев, подобные изыски столь же чужды маори, как и ослу тонкий музыкальный слух, это первое, а во-вторых, я сильно сомневалась, что недавно вышедший из «обезьянника» Кирилл носил в кошельке баснословные суммы. Бумажник интересовал Те Ранги сам по себе, и сейчас до меня дошло, почему. Заговоренные лавровые листики, которые я вложила Кириллу в портмоне на удачу, были насквозь пропитаны моей энергетикой, и маори просто не мог ее не почувствовать.
Чем грозил мне данный вывод? Мне, возможно, пока и ничем, а вот Кирилла Те Ранги уж точно не оставит в покое, пока не вышибет с него сведения о создателе талисмана, а учитывая, что придерживаться принципов гуманизма в своих методах маори, вероятнее всего, не станет, моему неверному возлюбленному лучше не попадаться ему на глаза. Звучит, как форменное издевательство, если принять во внимание, что Кирилл находится в больнице с закрытой черепно-мозговой травмой и навряд ли способен бегать от маори по всей столице.
–Инна Матвеевна! Простите, что разбудила! – своей несостоявшейся свекрови я звонила из ванной, включив на полную мощность воду, и толком не слышала даже саму себя, но так как я справедливо опасалась, что мой ночной разговор невольно станет достоянием родителей, из двух зол пришлось выбирать меньшее.
–Кто это? – сухо поинтересовалась Инна Матвеевна. Действительно не узнала или просто решила меня таки образом задеть?
–Это Изольда, – проглотив обиду, сообщила я, – я не могу вам сейчас рассказать всего, но я очень прошу вас сделать так, как я скажу. Выслушайте меня, пожалуйста…
–Знаешь, Золя, – Инна Матвеевна специально выделила последнее слово, ибо прекрасно помнила, как я ненавижу, когда меня называют уменьшительным вариантом имени, – не нужно было мне звонить. Мне твои оправдания не нужны, хочешь очистить совесть – лучше позвони в полицию. Я стояла за дверью палаты и отлично слышала, как Кирилл разговаривал с тобой по телефону. Мне очень неприятно сознавать, что он тебя покрывает, вместо того, чтобы написать заявление на твоего любовника и призвать вас обоих к ответственности. Спокойной ночи, Золя.
–Инна Матвеевна, мы с Кириллом сами разберемся в этой ситуации, я не запрещала ему обратиться в полицию, это было его решение. В любом случае, завтра к вечеру я уже буду в столице. Вас я прошу об одном –предупредите всех в больнице, чтобы к Кириллу никого не впускали, кроме родственников.
Инна Матвеевна молча положила трубку, но я была уверена, что она поступит в точном соответствии с моей рекомендацией. Не доверять «проклятой
Но как ни крути, маори была нужна я, а не Кирилл, и не позднее, чем до завтра мне предстояло придумать работающий способ не только доходчиво объяснить потомку новозеландских каннибалов, что я категорически не собираюсь принимать участие в его безумных планах, но и требую немедленно прекратить мое преследование. Впрочем, главная сложность состояла в другом: объяснения необходимо было подкрепить убедительными доказательствами наличия у меня возможности достойно ответить на самый дерзкий вызов. Пора прогуляться по ночному Мурманску и ощутимо подзарядиться – чует моё сердце, скоро меня ждет колоссальный расход энергии.
ГЛАВА XVI
Закрывая за собой входную дверь, я даже не пыталась ступать бесшумно. Мои ночные отлучки давно перестали быть для родителей чем-то из ряда вон выходящим и если раньше они вызывали у мамы натуральную паническую атаку, то сейчас ее реакция ограничивалась обреченным смирением. Я не сомневалась, что родители до сих пор не сомкнули глаз, а уж когда я посреди ночи внезапно отправилась в душ, окончательно потеряли сон от нехороших предчувствий, но, вероятно, отец сумел уговорить маму отложить разбор полетов до утра. Для любого нормального человека спокойно отпустить единственную дочь на одиночную прогулку по ночному Мурманску, однозначно, показалось бы совершенно диким поступком, но так как моим родителями не то выпала честь, не то свалилось горе произвести на божий свет саму мадам Изольду, от безвыходности они вынуждены были относиться к подобным странностям исключительно с философской точки зрения.
Концентрация энергии достигала своего апогея именно ночью. Днем биополе, грубо говоря, растаскивалось на части непроизвольно подпитывающимися от него местными жителями и представляло собой определенного рода слоеный пирог, от которого постоянно отщипывалось по кусочку. Несмотря на имеющуюся у меня возможность оторвать от энергетического кекса самый толстый и сладкий ломоть в независимости от времени суток, я не любила довольствоваться малым: ночью я получала всё и сразу, причем без малейшей необходимости с кем-либо делиться своей силой. С опытом мои навыки ментального контакта со вселенной поднялись на достаточно высокий уровень, и по сравнению с предыдущими годами, когда я тратила на подзарядку почти всю ночь, нынешние прогулки длились не больше часа. Хотя на то, чтобы, хлопнув себя по бестолковому лбу, неожиданно обнаружить неиссякаемый источник энергии буквально под носом, мне понадобилось несколько лет бесконечных экспериментов.
Окна родительской квартиры выходили прямиком на площадь Пяти Углов, благодаря своей уникальной архитектуре и удачному расположению в самом центре города, непрерывно аккумулирующей стекающиеся со всего Мурманска энергетические потоки. В незабвенную эпоху развитого социализма площадь носила имя Советской конституции и лишь к концу двадцатого века избавилась от старых деревянных построек, нещадно уродовавших ее современный облик, словно огромные бородавки. Центральная площадь нового образца повсеместно обросла организациями торговли и учреждениями общепита, а в бывшем здании когда-то гремевшего на весь Союз производственного объединения «Севрыба» отныне заседали депутаты мурманской думы, в отличии от приказавшего долго жить кооператива, отличавшиеся удивительной непотопляемостью.