Замочная скважина
Шрифт:
Маринка появилась на пороге – помятая, с жуткими размалеванными губами, страшная. От нее пахло вокзалом, блевотиной и потасканным женским телом.
– Привет, Никитос, – сказала Маринка.
От этого «Никитоса» у тети Раи остановилось сердце, она чуть не потеряла сознание, а ее мальчик, ее любимый внук кинулся к этой чудовищной грязной женщине обниматься. Он целовал ее в размалеванные щеки, опухшие глаза и нарисованные губы.
– Мама! – кричал он, как тогда, ночью.
Тетя Рая не смогла видеть эту встречу и ушла в комнату. Легла, чтобы не упасть. Хотела уснуть, просила
– Мам, а где мне спать? – разбудила ее Маринка.
Их комнату тетя Рая сразу, как только въехали, разделила на две половины, поставив посередине большой книжный шкаф. Та часть, которая была от окна, стала Маринкиной, а та, что ближе к коридору, – ее, Раиной. Маринке она поставила диванчик, а себе – полутораспальную кровать. За эти годы ничего в планировке не изменилось. В бывшей «детской» половине, на диванчике, спал Никитка. И теперь оказывалось, что третьего жильца класть некуда.
Тетя Рая отдала Маринке с Никиткой свою кровать, на которой никогда не спал мужчина, и ушла за шкаф. Легла на пол, потому что на Никиткин диванчик нельзя – детский же, пахнущий ребенком. Нельзя осквернять такую святыню. Нельзя даже пачкать своим старым телом. Утром она встала, как всегда – в пять утра. В семь наклонилась над внуком, чтобы разбудить его в школу.
– Мммм, – Никитка натянул одеяло на голову.
– Вставай, в школу опоздаешь, – сказала тетя Рая.
– Пусть не идет, – пробурчала Маринка, и Никитка счастливо прижался к боку матери и засопел, досматривая свой самый счастливый в жизни сон.
Тетя Рая плакала всю дорогу, пока шла до поликлиники. Уже на рабочем месте накапала себе валокордина – старая жизнь закончилась, началась новая, от которой не пойми чего ждать. Все зря, все рухнуло. Бог ее не услышал. Он и не знал о ее существовании – не крещеная ведь.
Она продолжала работать, бегать. Домой возвращалась поздно, уходила рано. Ведь все видела, все, но ничего не сделала.
Маринка водила каких-то гостей. Вечные пьянки, гулянки. Никитка как будто приклеился к матери и стал полноценным участником загулов. Засыпал на кухне, где придется. Лишь бы с мамой. Тетя Рая пробиралась на свою половину, ложилась на пол и ждала утра. Сон если и приходил, то был мучительным, кошмарным, слава богу, что недолгим. Сердце все время кололо, болело, разрывало грудную клетку. Никитка начал прогуливать школу, Маринке было наплевать. Мальчик, золотой бабушкин внук, вставал часов в одиннадцать, ел что придется, потому что то, что оставила ему бабушка, сжирали гости в виде закуски. Тетя Рая пробовала прятать еду, но Маринкины мужики всегда находили и котлеты, засунутые под подушку, и кастрюлю с макаронами, которую она прятала в шкаф. Забулдыги, воры, засранцы. Ее квартира, дважды купленная, выстраданная ценой здоровья, превратилась в притон, в хлев. И Никитка в этом жил.
И тогда тетя Рая, лежа на полу, скрючившись, пожелала: «Лучше бы Маринка тогда умерла». И как подумала, стало страшно. Ведь пожелала дочери, живой, родной, смерти. Да так сильно, так отчаянно, как будто проклятие наслала. Только было непонятно – на кого. На себя ли, на дочь ли? И кто будет
По утрам Рая нахлобучивала старый парик – свои волосы давно выпали, почти лысая ходила, – плохой, давно не мытый, приглаживала его руками и сидела так несколько минут. Все думала – когда беда случится? Сегодня?
И когда случилась – не удивилась. Она пришла вечером с работы, надеясь, что Маринкины гости уже разошлись, и пошла на цыпочках на кухню – хоть чаю, хоть кипятка пустого попить. На кухне было чисто, Маринка жарила картошку. Трезвая, умытая.
– Мам, картошку будешь? – спросила она.
– Буду, – ответила Рая.
Маринка положила ей картошки, налила чай. Села напротив. Рая поела, осоловела и раскисла.
– Мам, ты что-то совсем замоталась, – начала Маринка.
– Да, устала, – отозвалась тетя Рая.
– Может, в пансионат поедешь? Отдохнешь. Подлечишься.
– Какой пансионат? – удивилась тетя Рая.
– Для медработников. Вам же выделяют путевки.
– Да? Не знала.
– Конечно, не знала. Ты и не спрашивала.
– Не спрашивала, – подтвердила тетя Рая.
– А я спросила. Можешь ехать хоть с понедельника. Место хорошее. Процедуры, питание. Все есть. Поезжай.
– Как? А Никитка?
– Что Никитка? Он уже взрослый. При чем тут он?
– Как я его одного оставлю?
– Не одного, а со мной. Тебе надо поехать.
– Не надо, Мариночка, – начала протестовать тетя Рая. – Не нужны мне эти пансионаты. Не хочу. И толку никакого. Все равно сердце будет не на месте.
Тетя Рая сама не поняла, почему отказывается, хотя в первую минуту поехать очень захотела. Еще удивилась, что ей ни разу в голову не пришло спросить про путевки. Какой отдых, когда на руках ребенок? И сейчас тем более не хотела его оставлять совсем уж без пригляда. Какая из Маринки мать? Что она, с ним уроки будет делать? Он и в школу почти совсем перестал ходить.
– Мам, надо ехать. Я уже обо всем договорилась. И деньги заплатила, – сказала Маринка.
Тетя Рая посмотрела на дочь и ничего не ответила. У Маринки было такое выражение лица, которое тетя Рая очень хорошо знала: дочь отправит ее в пансионат любой ценой. Хочет она того или нет.
– Я тебе мешаю, что ли? – спросила тетя Рая.
– Мам, прекрати, – резко остановила ее Маринка. – Я же тебе объяснила – поедешь, подлечишься, отдохнешь. На двадцать четыре дня.
– Так долго? – опять ахнула тетя Рая, про себя решив, что поедет на неделю. Ничего за неделю не случится.
– Ничего не долго. Обычный срок. Понравится – продлишь.
Марина с грохотом поставила тарелку в мойку. Она была раздражена и еле сдерживалась.
– Мариночка, у тебя что-то случилось? Ты скажи… – сделала еще одну попытку тетя Рая.
– У меня все нормально, – отрезала Маринка.
Как она оказалась в так называемом пансионате, тетя Рая помнила с трудом. Маринка сама запихнула в чемодан ее вещи, посадила в машину, дала шоферу адрес, хлопнула дверцей и ушла, не попрощавшись. Никита даже не вышел ее проводить. Тетя Рая проплакала всю дорогу. Не сказала мальчику «до свидания», не поцеловала, не посмотрела в глазки, не обняла.