Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
Такъ разсуждалъ м-ръ Винкель, когда воротился въ общую залу, и объявилъ свое согласіе на вызовъ обиженнаго доктора.
— Не угодно ли вамъ отправить меня къ вашему другу, чтобъ я мотъ съ нимъ условиться о времени и мст нашей встрчи? — сказалъ офицеръ.
— Нтъ, это совсмъ не нужно, — возразилъ м-ръ Винкель, — мы это можемъ ршить теперь же, и я не замедлю извстить своего секунданта.
— Въ такомъ случа — сегодня вечеромъ, на закат солнца: хорошо это будетъ? — спросилъ офицеръ безпечнымъ тономъ.
— Очень хорошо, — отвчалъ м-ръ Винкель, думая, напротивъ, что
— Знаете ли вы крпость Питта?
— Да, я видлъ ее вчера.
— Пройдя городъ, вы потрудитесь повернуть налво съ большой дороги и обогнуть главный уголъ крпости; я буду ждать васъ въ безопасномъ мст, и дло, авось, устроится такъ, что никто намъ не помшаетъ.
— Это мы увидимъ! — думалъ м-ръ Винкель, бросая мужественный взглядъ на секунданта своего противника.
— Больше, кажется, ничего не нужно? — сказалъ офицеръ.
— Ничего, я полагаю.
— Прощайте, сэръ.
— Прощайте.
И офицеръ, насвистывая веселую псню, вышелъ изъ залы.
Завтракъ нашихъ героевъ, противъ обыкновенія, былъ очень невеселъ. М-ръ Топманъ, посл похожденій вчерашней ночи, остался въ постели; Снодграсъ, въ глубин души, предавался поэтическимъ размышленіямъ, получившимъ на этотъ разъ весьма угрюмый характеръ, и даже самъ президентъ обнаруживалъ необыкновенную склонность къ молчанію и содовой вод. М-ръ Винкель нетерпливо выжидалъ удобнаго случая для объясненій, и случай скоро представился: онъ и м-ръ Снодграсъ отправились вдвоемъ на поэтическую прогулку, подъ предлогомъ обозрнія достопримчательностей города.
— Снодграсъ, — началъ м-ръ Винкель, когда они вышли за ворота, — Снодграсъ, любезный другъ, могу ли я положиться на твою скромность?
Предложивъ этотъ вопросъ, онъ былъ глубоко убжденъ, что любезный другъ, при первой возможности, разболтаетъ ввренную тайну. Поэты — народъ болтливый, это всмъ извстно; a Снодграсъ былъ великій поэтъ.
— Совершенно можешь, — отвчалъ м-ръ Снодграсъ, — хочешь, я дамъ клятву…
— Нтъ, нтъ, — прервалъ м-ръ Винкель, пораженный страшной возможностью удержать на привязи поэтическій языкъ своего пріятеля — не клянись, мой другъ, не клянись: это совсмъ не нужно.
М-ръ Снодграсъ медленно опустилъ руку, поднятую къ небесамъ во изъявленіе готовности дать клятву.
— Мн нужна твоя помощь, любезный другъ, въ одномъ важномъ дл… въ дл чести, — сказалъ м-ръ Винкель.
— И ты ее получишь — вотъ теб моя рука! — отвчалъ восторженный поэгъ.
— У меня дуэль, Снодграсъ, дуэль на жизнь и смерть съ м-ромъ Слеммеромъ, докторомъ девяносто седьмого полка, — сказалъ мистеръ Винкель, желая представить свое дло въ самомъ торжественномъ свт;- мы условились съ его секундантомъ сойтись сегодня вечеромъ, на закат солнца.
— Очень хорошо: я буду твоимъ секундантомъ.
Такая готовность со стороны пріятеля нсколько изумила дуэлиста. Чужая бда встрчается, по большей части, съ удивительнымъ хладнокровіемъ посторонними людьми: м-ръ Винкель выпустилъ изъ вида это обстоятельство, и судилъ о чувствованіяхъ друга по біенію своего собственнаго сердца.
— Послдствія, мой другъ, могутъ быть ужасны, — замтилъ м-ръ Винкель.
— Ну,
— Докторъ, я полагаю, отличный стрлокъ.
— Очень можетъ быть: вс военные стрляютъ хорошо, но вдь и ты, авось, не дашь промаха въ десяти шагахъ.
— Разумется.
Снодграсъ былъ удивительно спокоенъ, и поэтическое лицо его, къ великой досад м-ра Винкеля, начинало выражать торжественную ршимость. Надлежало сообщить разговору другой оборотъ.
— Любезный другъ, — сказалъ м-ръ Винкель трогательнымъ и дрожащимъ голосомъ, испустивъ глубочайшій вздохъ изъ своей груди и устремивъ свой взоръ къ небесамъ, — любезный другъ, если роковая пуля сразитъ мое сердце, и я бездыханенъ упаду къ ногамъ своего безжалостнаго противника, ты долженъ принять на себя священную обязанность извстить обо всемъ моего отца: скажи, что я палъ на пол чести, и вручи ему отъ меня мое послднее письмо.
Но и эта краснорчивая выходка не имла вожделннаго успха: поэтъ, приведенный въ трогательное умиленіе, изъявилъ готовность составить обо всемъ подробнйшій рапортъ, и лично вручить печальное письмо отцу убитаго друга.
— Но если я паду, — продолжалъ м-ръ Винкель, — или если докторъ Слеммеръ падетъ отъ моихъ рукъ, ты неизбжно въ томъ и другомъ случа самъ будешь замшанъ въ это дло, какъ свидтель преступленія, и можешь подвергнуться большимъ непріятностямъ. Объ этомъ я не могу подумать безъ содроганія.
При этомъ маневр м-ръ Снодграсъ задрожалъ и поблднлъ, но, руководимый чувствомъ безкорыстной дружбы, скоро оправился отъ своего волненія и отвчалъ твердымъ голосомъ:
— Что длать! Непріятности не легко перенести, но для друга я готовъ въ огонь и воду.
М-ръ Винкель внутренно посылалъ къ чорту эту безкорыстную дружбу, и отчаяніе сильно овладло его душой, когда они продолжали такимъ образомъ гулять по улицамъ города. Онъ ухватился за послднее средство:
— Снодграсъ! — вскричалъ онъ вдругъ, останавливаясь среди дороги и съ жаромъ ухватясь за руку своего пріятеля, — ты ужъ, пожалуйста, не компрометируй меня въ этомъ дл, не извщай объ этомъ полицію, не обращайся къ мстнымъ властямъ съ просьбой посадить подъ арестъ меня и м-ра Слеммера, доктора девяносто седьмого полка, который живетъ теперь въ Четемскихъ казармахъ, недалеко отъ крпостного вала. Другой бы на твоемъ мст принялъ вс возможныя мры для предотвращенія этой дуэли, мой другъ.
— Ни за что въ свт! — воскликнулъ м-ръ Снодграсъ съ величайшимъ энтузіазмомъ.
Прощай, послдняя надежда! Благодаря услужливости своего друга, м-ръ Винкель принужденъ сдлаться одушевленной мишенью для смертоноснаго выстрла какого-то злодя, котораго онъ не видалъ и въ глаза! Холодный потъ заструился по его лбу.
Покончивъ такимъ образомъ эти предварительныя объясненія, друзья наши купили пистолеты съ достаточнымъ количествомъ пороха и пуль и поспшили воротиться въ гостиницу "Золотого Быка". Все остальное время м-ръ Винкель горевалъ о своей судьб, между тмъ какъ пріятель его усердно занимался приведеніемъ въ исправное состояніе смертоносныхъ орудій.