Замогильные записки
Шрифт:
А вот и другой образчик духовного воспитания. Где-то в Белоруссии на страстной неделе мы с маменькой пошли на исповедь к сельскому священнику. Он был какой-то ухарской молодец. Выслушав мою исповедь, он дал мне следующее поучение: «Будьте добрым мальчиком, ведите себя хорошо, и бог вас наградит и, когда вы подрастете, он дарует вам прекрасную жену!!» — Ей богу, это слово в слово так! Вот и духовное поощрение 10-тилетнему мальчику! Вот и надежда лучших благ! А о нашем полковом священнике, так нечего и говорить. Он был разбитной малый, совершенно в уровень с своим военным положением. Как загнет бывало двусмысленную шутку, так что твой уланский вахмистр! Извините эти педагогические отступления — это просто так, для сравнения двух систем.
Учитель преподавал мне французский и немецкий языки, а остальные сведения я сам почерпал из разных источников: читал Conversations Lexicon, немецкую Библию, Si`ecle de Louis XIV de Voltaire, Pucelle d’Orl'ean, Astronomie de Mauportuis и романы Августа Лафонтена [11] . Ах! какую глубокую истину сказал Пушкин: «мы все учились по-немногу чему-нибудь и как-нибудь»!
У Кессмана [12] была оригинальная метода. Он заставил меня
11
Лафонтен Август (1758–1831) — плодовитый немецкий романист, фальшиво-чувствительные романы которого были очень распространены в России в 20–30-х гг.
12
Пересылая следующий отрывок своих воспоминаний, автор снабдил его следующим обращением к своему племяннику: «С этими листками я вручаю вам заветные воспоминания и драгоценнейшее достояние души моей. Мало я забочусь о том, будут ли они когда-либо напечатаны; но счастливым себя почту, если они сохранятся, как родное воспоминание, в вашем семействе. Есть некоторые вещи, о которых покамест я никак не могу говорить, — хотя, может быть, в них то и заключается главная тайна моей жизни; но вы узнаете их со временем, если бог продлит мне жизнь».
13
«Воспоем более возвышенное» (из Виргилия).
Кессман жил на квартире у липовецкого городничего отставного поручика Сверчевского. [14] Они были задушевные друзья и оба были глубоко замешаны в революционных проделках. В то время все подготовлялось к взрыву. Стихии были в брожении. Воздух напитан был электричеством. Может быть, одни близорукие в высших сферах не замечали этого. Говорили очень вольно — даже в наших военных кружках. «Не даром же в русском гербе двуглавый орел, и на каждой голове корона: ведь и у нас два царя: Александр I да Аракчеев I». Даже простой народ громко роптал на Аракчеева.
14
К сожалению мы ничем не можем дополнить сведений о революционных настроениях Кессмана и Сверчевского, сообщаемых Печериным. По данным последнего Кессман покончил самоубийством до декабрьского восстания, а Сверчевский был расстрелян в 1831 г. в связи с польским восстанием. Но ни в материалах о декабристах, ни в материалах о восстании 1831 г. мы не нашли этих имен.
Приближалось 14-ое декабря и, как все великие события, бросало тень перед собою. Полковник Пестель [15] был нашим близким соседом. Его просто обожали. Он был идолом 2-ой армии. Из нашего и из других полков офицеры беспрестанно просили о переводе в полк к Пестелю. «Там свобода! Там благородство! там честь!» Кессман и Сверчевский имели ко мне неограниченное доверие. Они без малейшей застенчивости обсуждали передо мной планы восстания, и как легко было бы, например, арестовать моего отца и завладеть городом и пр. Я все слушал, все знал, на все был готов: мне кажется, я пошел бы за ними в огонь и воду…
15
Пестель Павел Иванович (1793–1826) — виднейший руководитель движения декабристов, один из основателей «Союза Спасения» (1817) и «Южного Общества» (1821), автор «Русской Правды»; служил во второй армии, расположенной в Киевской губ. Арестован 13 декабря 1825 г., будучи командиром Вятского полка; 13 июля 1826 г. казнен. Комиссия по делу 14 декабря так охарактеризовала Пестеля: «Он господствовал над сочленами своими, обворожал их обширными познаниями и увлекал силой слова к преступным намерениям его разрушить существующий образ правления, ниспровергнуть престол и лишить жизни августейшие особы императорского дома. Словом, он был главой общества и первейшей пружиной всех его действий».
Здесь рождается любопытный вопрос: а что бы я сделал, если б, действительно, пришлося к делу? Остался ли бы верным дружбе до конца? — или, может быть, по русской натуре я сподличал бы в решительную минуту, предал бы друзей и постоял бы за начальство? Ей богу не знаю! трудно отвечать.
Учение Кессмана совершенно меня преобразило. Идеи вольности и христианского равенства глубоко запали в душу, и я решился привести их к буквальному исполнению. У меня, разумеется, был мальчик — Ониська — который ходил за мною, подавал мне умываться и пр. Я решительно отказался от его прислуги, к крайнему неудовольствию моего отца. Я не хотел иметь рабов — я сам себе прислуживал. Когда солдаты делали мне фрунт (а как же? майорскому-то сыну!) я снимал картуз и учтиво раскланивался. Это было смешно и совершенно неприлично. Мне надлежало бы пройти мимо с надменным видом, не обращая на них ни малейшего внимания. — Все это было так из рук вон, что даже Афонька, камердинер нашего полкового командира, потерял терпение и, в каком-то порыве священного холопского негодования, сделал мне выговор. «Помилуйте, батюшка Владимир Сергеевич! Ведь вы вовсе не как следует русскому барину: вы словно какой-нибудь француз или итальянец!» — Ах! если бы в эту минуту я замахнулся и дал бы ему оплеуху, — он, наверное, глубоко бы передо мной преклонился и признал бы меня за истого русского дворянина!
Я даже сделал попытку революционной пропаганды и политического красноречия.
Вот так-то я развивался по Эмилю — все кажется хорошо — одного не доставало: у Эмиля была Юлия! Да как же? Ведь надобна же юноше чистая и святая привязанность для того, чтобы предохранить его от нечистой любви; нужен ангел-хранитель, чтобы спасти его от порока. Но как и где найти ее? Вот в том-то и дело! Найти женщину — как отец Анфантен [16] искал ее даже на отдаленном востоке. Но ведь русская пословица говорит: на ловца и зверь бежит. И Юлия нашлась, но для этого надо перенести сцену в другую местность.
16
Анфантен (1796–1864) — один из ближайших учеников Сен-Симона, публицист и оратор; организатор сен-симонистской общины в окрестностях Парижа, против которой в 1832 г. был возбужден громкий политический процесс. Анфантен особенно подчеркивал и разрабатывал религиозную сторону сен-симонистского учения, уделяя главное внимание вопросам морали и быта. Религиозно настроенные последователи Анфантена считали его «отцом» своей общины. Проповедь Анфантена вызвала раскол в сен-симонистской школе; после ряда неудач в своей проповеднической деятельности Анфантен перешел к работе в области промышленности и умер крупным железнодорожным деятелем.
— Хмельник, Подольской губернии 1823 год.
Und herrlich in der Jugend Prangen, Wie ein Gebild aus Himmelsh"ohen, Mit z"uchtigen, versch"amten Wangen Sieht er die Jungfrau vor sich stehn.Мне было 16 лет. Я только что воротился из Киевской гимназии, где я пробыл около года, — к крайнему огорчению моей доброй маменьки. Да и было от чего огорчаться! Уж чего я не наслышался между офицерами и солдатами; но, признаюсь, никогда в армии я не слыхал подобных мерзостей, как в этом благородном пансионе (у директора гимназии). А ведь тут был цвет южного дворянства из Херсонской и других губерний. О, русское дворянство! «Изрекли уж Эвмениды приговор свой роковой, и секира Немезиды [18] поднята уж над тобой!» Учитель-надзиратель (он был коренной русский) пансиона рассказывал нам с большим вкусом — con gusto — великие подвиги Екатерины II — не те подвиги, которые история записала на своих скрижалях, а другие, принадлежащие к тайной придворной хронике. Придворная жизнь, со всеми ее подробностями, была в глазах его высоким идеалом, к которому всем должно стремиться. Он же научил нас петь следующую песенку:
17
Цветущей юностью сияя,
С величьем чудной красоты,
Как мимолетный ангел рая,
Как образ с горней высоты,
Пред ним — и скромно и стыдливо —
Стояла дева молчаливо.
Из «Песни о Колоколе» Шиллера (пер. А. Глинки).
18
Эвмениды — богини-мстительницы, Немезида — символ карающей справедливости в греческой мифологии.
19
Толкуют о философии,
Не зная, что и сказать.
Моя философия —
Жизнь прожигать,
Улыбаться милым безумствам —
Жизнь прожигать! —
Веселее плыть по течению
И чувства менять.
Мудрецы древней Греции
Умны не всегда:
Пред любовью их мудрость
Сдает иногда…
Улыбаться милым безумствам и т.д.
(пер. Т. Гл.)
Вот в каких принципах воспитывалось русское дворянство. В этом случае я отдаю пальму Кессману: он по крайней мере дал моему уму более серьезное направление. Чего уж не преподавали в этой пресловутой гимназии! Даже психологию и римское право! Но все — ужасно поверхностно! Никто и ничему и не учился основательно. Это была фразеология, фантасмагория, пыливглазабросание — словом — умственный разврат! Если не ошибаюсь, таков был дух всех лицеев, школ, гимназий того времени. Невольно подумаешь с Скалозубом, что уж лучше бы было учить там по нашему: раз-два, а книги сберечь для важных лишь оказий.
Приближалось светлое христово воскресение. Вся природа воскресала. Теплый весенний воздух призывал к новой жизни и к тоске по родине. Прислали за мной Никифора привезти меня домой. Знаете ли что такое Хмельник? Тут была в старину турецкая крепость на пригорке, на берегу Буга. В 1823 еще видны были ее остатки. На месте крепости стоял довольно красивый господский дом. В нем жил отставной полковник Гофмейстер, управляющий имением графа Киселева. У него была жена и дети: мальчик лет девяти и девочка 12 или 13 лет — очень умненькая и очень недурная собою: роскошные каштановые волосы упадали на ее плечи, — голубые глаза, — греческий нос, — розовые щечки. Ее обыкновенно звали Бетти, а официально Елизаветою Михайловною.