Замок Фрюденхольм
Шрифт:
— Они везут Мартина Ольсена, — сказал Расмус Ларсен жене. — Он сам виноват.
42
В здании суда маленького городка Мартина основательно обыскали и ощупали. Оружия при нем не было. Кошелек, все содержимое которого состояло из двадцати одной кроны и нескольких эре, был взят на сохранение. Партбилет, профсоюзный билет, ключи, перочинный ножик, сигареты и расческу отобрали тоже.
Полицейский в форме предложил ему сесть.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Мартин Торвальд Ольсен.
— Год рождения?
— 20 октября 1913 года.
— Место рождения?
— Фрюденхольм.
— Профессия?
— Рабочий.
— Где вы живете?
— Там. откуда вы меня взяли.
— Значит, во Фрюденхольме… — Полицейский записывал.
— Признаетесь в том, что вы коммунист?
— Признаюсь? Разве это преступление?
— Вопросы задаю я. Вы коммунист?
— Да. Но вообще я не желаю отвечать на вопросы, пока не узнаю, в чем меня обвиняют, пока меня не вызовут к судье и не дадут защитника.
— Вы отказываетесь отвечать на вопросы?
— Отказываюсь. В чем меня обвиняют?
— Не знаю. Вы ведь коммунист.
— Это обвинение? Разве противозаконно быть коммунистом, социал-демократом или консерватором?
— Нет. Я ничего не знаю. Я не знаю также, вызовут ли вас к судье в течение двадцати четырех часов.
— Вы намерены нарушить конституцию?
— Я ничего не намерен. Я ничего не знаю. Я только выполняю приказ.
— Вам придется отвечать за эти незаконные действия. Вы в них тоже виновны. В моем доме незаконно произведен обыск.
— Ничего не могу поделать. Мы живем в необычное время, господин Ольсен.
— Я требую, чтобы мне было предъявлено обвинение! Требую вызова к судье!
— Не могу вам помочь, господин Ольсен.
— Тогда отпустите меня!
— Не могу. Я обязан действовать согласно приказу.
— А кто отдает вам незаконные приказы?
— Этого я не могу вам сказать. Но я думаю, что вы поступили бы разумно, господин Ольсен, если бы вели себя спокойно и ответили на несколько незначительных вопросов.
— Я не буду отвечать.
— Вы знаете рабочего молочного завода Оскара Поульсена?
— Я не отвечаю.
— Послушайте, Ольсен! Вы вредите только себе самому. Если ваша совесть чиста, вы можете спокойно ответить. Вы знаете, где находится этот Поульсен?
— Я протестую против этого допроса. Протестую против незаконного ареста. Протестую против незаконного домашнего обыска. Можете записать это в протокол.
Полицейский вставил лист бумаги в пишущую машинку и, подумав немного, написал:
«Компарент отказался отвечать на вопросы, помимо лично его касающихся, и требует включить в протокол протест против обыска в его квартире, который он считает незаконным».
Он протянул Мартину бумагу и перо.
— Если вы согласны, можете подписать.
— Компарент? Я не знаю, что такое компарент? Это я?
— Да. Так называется
— Меня привлекают к суду?
— Да.
— Вы — это суд?
— Я представитель власти.
— И власть нарушает законы?
— Господин Ольсен, я не могу спорить с вами. Я прекрасно понимаю ваше возмущение. Мы находимся в исключительном положении, когда не мы хозяева в стране и когда мы ничего изменить не можем. Мы должны стараться вести себя спокойно. Если вы согласны с тем, что я написал, подпишите.
Мартин подписал.
— А что теперь?
— Я ничего не знаю, господин Ольсен. Надеюсь, что все уладится наилучшим образом. Пожалуйста, сюда!
Его повели через конторские помещения и коридоры, провели за скрипучую дверь с решеткой и объявили, что он находится под предварительным арестом.
43
Полиции в это воскресенье пришлось нелегко. Она охотилась за людьми по всей стране. Уже рано утром была мобилизована большая группа полицейских, сразу же с усердием приступивших к делу. Арестам предшествовали важные переговоры.
Министр юстиции Нильс Хернилль не заметил, чтобы накануне произошло что-то из ряда вон выходящее. За последнее время ему не часто докладывали о том, что происходит. После патриотической демонстрации в день конституции немцы потребовали удаления министра юстиции. Однако власти удовлетворили его желание остаться на посту до того июльского дня, когда исполнится год с момента его назначения министром юстиции. До этого срока оставалось немногим более двух месяцев, и от Хернилля зависело, чтобы они протекли мирно. А затем его ждало приятное место судьи, которое даст ему гораздо больше свободного времени для занятий геральдикой и генеалогией.
Нильс Хернилль вышел из министерства в субботу в семнадцать часов. Вечер провел в частном доме, где был в гостях и премьер-министр, вызвавший восхищение присутствующих тем, что в теплый летний день в первый раз надел белый смокинг.
Несколько раз в течение вечера премьер-министра вызывали к телефону, и у Хернилля возникло смутное предчувствие каких-то больших событий. Ночью, возвращаясь домой вместе с премьер-министром, он поинтересовался, что это были за звонки.
— Ничего особенного, — ответил премьер-министр. — Просто немцы закрыли порты.
Больше Хернилль ни о чем не спросил. Машина остановилась у калитки его дома, оба министра пожелали друг другу спокойной ночи и поблагодарили за приятно проведенный вечер. Все было спокойно в районе вилл. Хернилль шел по саду, сирень еще не совсем отцвела, дрозд выводил свои трели. Хернилль остановился, постоял, вдыхая аромат и слушая пение дрозда, затем вошел в дом.
Телефон на вилле был переносный. Каждый вечер перед отходом ко сну Хернилль переносил его в спальню, чтобы в случае серьезных событий внешний мир мог связаться с ним и ночью. В такое тревожное время нужно быть готовым ко всему.