Замок из дождя
Шрифт:
— Нет! Джессика, стой. Все совсем не так!
Филипп поймал ее, развернул к себе и, не помня себя от переполнявших чувств, начал жадно, безудержно целовать. Теперь он не хотел быть нежным, как тогда с Селин. Он хотел сжечь, уничтожить, забыть ее образ, вытравить его из сердца, чтобы полюбить эти новые мягкие губы. Эти прекрасные серые глаза, которые смотрят на него всегда с грустью и нежностью… Он целовал Джессику, а ему казалось, что он целует весь мир, всех женщин на свете, ибо только все женщины мира, набросившись на него в бессчетном своем
Филиппу было хорошо. Он отрекался. Он предавал Селин и свою любовь к ней, и в этом чувстве было огромное облегчение.
Джессика отвечала на его поцелуй с той же жадностью и неистовством и, слава богу, не заметила отчаяние, притаившееся в глазах любимого мужчины. Они пытались пробраться к выходу, сейчас обоими владело желание остаться вдвоем. Отель, где проживал Филипп, был отсюда недалеко…
Но им мешала страсть. Она набросилась голодной волчицей и пожирала их, а они — друг друга. В каком-то коридоре Филипп прижал Джессику к стене, она обвила его ногами, теперь им еще мешала одежда, но посторонние люди — уже нисколько.
Потом она очнулась:
— Нет, Филипп, нет. Пойдем отсюда.
— Хорошо, мы добежим до моего отеля.
— Нет, поедем ко мне.
— Здесь очень близко.
— Я потом тебе объясню. Поехали ко мне.
Колени у него дрожали. На подгибающихся ногах он добежал до остановки такси, поймал машину, и, оказавшись на заднем сиденье, они вопреки всем ожидаемым продолжениям своего безумства вдруг забились каждый в свой угол и замолчали.
Если бы Джессика не остановила Филиппа в клубе (черт с ними, с приличиями!) и они занялись бы любовью прямо там, в маленьком темном коридорчике служебных помещений, может быть, их история развивалась бы и по-другому.
Но теперь салон такси, холодный ночной ветер в форточку — словно отрезвили обоих. Джессика боялась испортить все своей поспешностью, а Филипп… А Филипп, едва только его лица коснулась первая робкая капля дождя, пришедшего на смену чудной солнечной осени, думал только об одном. Он представлял себе темную дорогу, мокрый асфальт, потоки дождя на стекле и… маленькое бледное лицо с незабываемой улыбкой…
Он прикрыл рукой глаза и отвернулся. Джессика не видела этот жест, иначе она вышла бы из машины сразу.
Ее квартира занимала два этажа. У подъезда Джессика вдруг остановилась.
Филипп обнял ее и молча разглядывая лицо. Ни прежней страсти, ни недавнего опустошения он больше не чувствовал. Просто спокойное любопытство и умиротворяющую внутреннюю теплоту. Он был благодарен Джессике. За то, что она есть. И за то, что она любит его.
Их ноги сами переступали, словно во время танца.
— Филипп, мы опять танцуем? — Лицо Джессики было прекрасно.
Он чуть ли не со страхом отпрянул от нее. Сейчас она была намного красивее Селин. Джессика была — само совершенство. Таким человека может делать только истинная любовь. Он взял ее лицо в свои руки:
— Джессика. Джессика…
— Что, хороший мой?
— Джессика!
— Ну что? Что?
— Я так рад, что ты у меня есть! — выдохнул он наконец. Ему показалось, что она всхлипнула. — Почему?.. Не плачь! Ведь это же хорошо! Джессика!
— Филипп, пожалуйста, не обнадеживай меня снова… Мне будет очень больно потом.
Где-то он уже слышал похожие слова. «Вы имели неосторожность подать ей надежду этим приглашением на танец». Танец! Вот что он должен ей сказать!
— Джессика, а ты знаешь, что означает танец по своей сути?
— Какой-то ритуал?
— Ну, может быть, и так. А вообще, танец — это прелюдия любви.
Ему показалось, что Джессика издала какой-то странный звук. Она закрыла лицо руками.
— Нет. Ни говори мне больше ничего. Этого и так слишком много. У меня не хватит сердца, чтобы вместить события сегодняшнего вечера.
Поэтому…
— Джессика! — Он начал ее целовать.
— Нет, Филипп. На сегодня действительно хватит.
— Ты думаешь?
— Милый мой… Давай все оставим как есть. А потом… время покажет.
Он смотрел на нее с любопытством. Что-то большое и важное поднималось в его душе и росло по мере того, как текли секунды. Он начал уважать Джессику. У него появилось чувство, что она мудрее него и поступает абсолютно правильно. И как бы ни разрывались на нем сейчас штаны, секс был бы абсолютно лишним. Секс разорвал бы то тонкое и красивое, что сплелось между ними и чему он не мог подобрать определения…
Они попрощались, целомудренно поцеловавшись в губы, и Филипп ушел пешком к себе в отель. Он шагал по ночной улице спокойный и счастливый. За спиной у него выросли крылья.
7
Был конец ноября, когда Филипп решил, что пора съездить домой. Собственно, он уже не знал, что именно надо называть домом. Он так привык к Нью-Йорку, что стал почти полностью понимать язык и даже находить оправдание американцам, которые манипулировали им.
В Европе стояла глубокая осень. Отец Йена уже давно перестал ездить на рыбалку вместе с Луцианом, сельскохозяйственные работы закончились, и все трое теперь проводили время у телевизора, скучая и поедая вяленую рыбу.
Филипп прослушал сообщения на автоответчике, привычно приуныл, не обнаружив голоса Селин. Он позвонил родителям и поздравил сестру с замужеством, правда, заочно, потому что та уже отбыла во Францию. На этом домашние дела закончились.
После Нью-Йорка ему было скучно в Дорфе, а тихие европейские городишки, которых так не хватало в Штатах, казались ему теперь глухоманью, где ничего не происходит и от скуки можно сойти с ума. Еще месяц назад он сидел у окна, влюбленный в непогоду и одиночество, а потом… А потом в его жизнь пришла Селин. С этого момента все перевернулось с ног на голову и начался новый отсчет биографии. С этого момента прежнего Филиппа не стало, появился новый, пока незнакомый даже ему самому…