Замок на болотах
Шрифт:
Прошло уже довольно много времени. Небо на востоке медленно серело. Каля извелась в ожидании, мысленно вспомнив вслед словно в воду канувшему комесу все мыслимые и немыслимые ругательства. Более всего девушку мучило то, что сама она не могла отправиться на его поиски. При любом движении свирепая боль, словно тупыми клыками пережевывавшая ее тело, становилась ослепляющей. Ну, где этот благороднорожденный паскудник? Ведь еще немного, и...
– Тревога! Тревога с запада! Тревога!
Часовые у костра вскочили
– Тревога!
Темный конник приближался со стороны границы лагеря, взблескивая потрепанной броней.
– Тревога! Конники в двух полетах стрелы! Конники Златоуста!!!
Часовой рванул рожок, и через миг его тревожное пение огласило весь лагерь. Поднявший волнение дозорный протоптался копытами своего коня чуть ли не по отгребенным в сторону угольям костра, а затем понесся далее, в смятении поднимая заспанных кметов.
– Тревога!!!
Повсюду уже метались одетые и спешно натягивавшие доспех воины, взблескивали огни факелов и железо оружия. Каля, морщась и вскрикивая, отползла поближе к шатру, хозяин которого уже, стоя у поднятого полога, спешно воевал с застежкой ремня. Поднявший тревогу конник теперь несся обратно - прямо на нее. В предрассветной сероватой дымке Сколопендра успела углядеть даже перекрещенные молнии - всадник явно не был простым кметом. Резко осадив коня у самых ее ног он склонился прямо из седла, хватая шпионку за плечо.
– Ну!
Прокляв все на свете, а более всего - душевно больных отпрысков благородных кровей, девушка подтянулась, хватаясь за протянутую руку. Казимир резко, не жалея, рванул ее на конскую спину, и понесся прочь от горевших костров. Несколько всадников уже металось по разворошенному лагерю, поэтому внимания на себя он не обратил.
– Боги, комес!
– Скорее - демоны, - проорал Казимир, не боясь, что его услышат - лагерь гудел, как разворошенный улей, отовсюду раздавались смятенные вопли и грозные окрики команд.
– Нам бы только в лес уйти. А далее - я знаю дорогу. А, мать-перемать!
Под копыта попался не успевший увернуться воин, которого конь сбил, даже не заметив. Обогнув шатавшийся, как на ветру, шатер, беглецы с ходу рванулись в невырубленную лесную чащу...
Казимир все понукал коня, который и так несся через чащу, подобно бешенному единорогу. Каким образом их не расплющило о вековой ствол - оставалось загадкой. Разлапистые еловые ветлы лупили коня по оскаленной морде, отмахом своим доставая и Калю. Спустя совсем короткое время кожа девушки была сплошь покрыта кровавыми царапинами и даже кое-где занозами. Затянутому с ног до головы в чужой доспех Казимиру было на порядок легче. Каля, сидя позади, обнимала бронированную спину и молилась только об одном - как бы сейчас не сомлеть. Бешенная скачка, толчки и удары отнимали у нее последние силы...
Вымахнув из чащобы, отягощенный двумя седоками конь тяжело перепрыгнул
***
... Сойкину Горку любил не только окрестный люд. Воевода Уберн Хорн, в предрассветный час стоя у своего шатра, хмурил лохматые брови, оглядывая погруженный в сон лагерь. По периметру, насколько позволяла видеть горка, давшая название всей обширной пустоши, в серых рассветных сумерках ходили часовые. Хотя поговаривают, что гном в отрыве от земли готов себя проспать, Хорну не спалось уже второй день.
Полковник Бржислав отправил свою лучшую бригаду на соединение с четвертой хоругвью короля Златоуста, сам встав во главе второй, подошедшей прошлым вечером. Костры его семитысячного войска мерцали по левую руку от Горки, там, где пустошь изгибалась крутой дугой, вытягивая длинный, поросший дерном "язык" к землям Выжигских комесов.
Крякнув, Уберн грузно опустился на землю, упирая широкие, мозолистые ладони в колени. Гонец Златоуста привез приказ для королевского информатора, вот только самой пронырливой девицы до сих пор не было в стане командующего.
О давно знакомой ему лазутчице Сколопендре Хорн тревожился ровно столько, сколько беспокоится гном о человеке, не шибко его приятном, при том вынужденный терпеть того по велению свыше. Будь его воля, сидела бы разбойница в темнице, а не шастала вдоль и поперек по землям, вынюхивая да выпытывая. Не дело.
Разом оборвав раздумья, Уберн приподнялся, впиваясь взглядом в выметнувшуюся на луг конную фигуру. Часовые на дальнем краю лагеря кинулись наперерез, останавливая ржущего коня.
Мигом позже, протяжно завыл рог...
– ... Ваша милость, - оруженосец Хорна вбежал в шатер, в то время, как командующий затягивал ремни доспеха.
– Комес с Выжиги! Молодой Казимир. Объявился, наконец, хвала богам. И с ним еще лазутчица. Сколопендра. Вами ж велено звать ея, как объявится, в любой час дня и ночи...
– Комес?
– Буркнул Уберн, дергая пряжку на поясе.
– Слишком вовремя объявился. Кабы не подстава вражеская. Но ежели с ним Сколопендра... Может, и вправду он. Сам посмотрю. Видал его, кажись, когда-то. Пусти.
Оруженосец торопливо кивнул, откидывая в сторону полог и сам поспешно убираясь с дороги. Двигался командующий стремительно, точно маленькая, целеустремленная гора, способная стереть с пути любое препятствие. По всему лагерю, по тревоге поднимались воины.
К шатру уже подвели взмыленного, обезумевшего от дикой скачки жеребца. Заложив большие пальцы за пояс, Хорн поднял голову, с прищуром разглядывая исцарапанного, бледного шляхтича. Что-то в его перекошенном лице показалось ему смутно знакомым. Он точно видел его раньше - или не его, но близко. Поневоле припомнилась королевская приемная зала, и высокая грузная фигура старого комеса Выжского, в праздники неизменно занимавшая отведенное обычаем место по правую руку короля.