Замок на песке. Колокол
Шрифт:
Бладуард несколько угрюмо взял у нее из рук ткань. Он бросил взгляд на Мора, будто хотел что-то сделать или спросить, но не решался. А Мор всем своим видом старался показать, что никуда не уйдет и, если потребуется, простоит здесь весь день.
– Да, – пробормотал Бладуард, – да, почему бы и нет, почему бы и нет. – Но по его тону было ясно, что это вовсе не ответ на шутливое предложение Рейн. – Ну вот, – продолжил он, – увы, мне пора уходить. Ма… мальчики ждут в студии. Вы оказали нам такую честь, честь, мисс Картер, тем, что любезно согласились… – Тут голос его сорвался. Создавалось впечатление, что сегодня ему особенно нелегко даются фразы. Он открыл рот, снова закрыл и, отвернувшись, ушел с поляны. Еще какое-то время
Она хотела было спуститься с лесенки, но передумала и снова села на ступеньку. Хотя она и улыбалась, но, кажется, была и немного смущена.
– Я не отказываюсь позировать, если попросят… – произнесла она, потирая лодыжку. – Надо же, ногу отсидела!
Мор приблизился к ней. Он тяжело дышал. Он боялся взглянуть на нее. Он произнес: «Рейн».
Рейн сразу догадалась, случилось что-то, и в тот же миг поняла, что именно случилось. Все еще держась рукой за лодыжку, она замерла. Постепенно пришла в себя и наконец произнесла очень тихо, почти неслышно: «Мор», и снова повторила – «Мор».
В тот же миг они взглянули друг на друга. Она стояла на лесенке, поэтому лицо ее было сейчас вровень с лицом Мора. Он подался вперед и бережно обнял ее за плечи. Притянул к себе и нежно и в то же время властно поцеловал в губы. Ошеломленный прикосновением к ее телу, опустил голову ей на плечо, потом, испугавшись, что может оцарапать ей кожу своим подбородком, склонил голову ей на грудь. Он вдыхал свежий запах ее платья, чувствовал тепло ее груди, слышал, как учащенно бьется ее сердце. Его собственное сердце трепетало, будто собиралось выскочить из груди. Но все это произошло в одно мгновение. И вот уже, осторожно отстранив его, Рейн начала сходить по ступенькам. И наконец встала перед ним, совсем маленькая, глядя на него снизу вверх.
– Нет, Мор, дорогой, – тихим воркующим голоском произнесла она. – Нет, нет, пожалуйста, Мор, нет, нет… Вам не трудно будет отнести стремянку к студии? – продолжила она. – Оставите ее там во дворе. – Она подняла с травы свой жакетик, надела его.
Пока она говорила, Мор стоял, опустив руки, глядя на нее страстным, обжигающим взглядом. Он по-прежнему слышал биение ее сердца.
Она помедлила, опустила глаза, невольно прижимая ладонь к груди. «Простите», – произнесла она, повернулась, побежала и скрылась в чаще деревьев.
Мор не пошел следом. Он стоял, положив руку на перекладину лесенки. И тут ноги у него подкосились, и он сел на землю.
Глава 10
В день соревнования погода, как и ожидали, не подвела. Жара стояла такая же, как и весь прежний месяц. Солнце с безоблачного неба опаляло крикетное поле, выгоревшее до бледно-коричневого цвета. Ведь усердно поливали лишь прямоугольник в центре, благодаря чему он и остался изумрудно-зеленым. Мор стоял возле павильона, за двумя рядами деревянных стульев. Он опрометчиво надел рубашку с длинными рукавами и теперь страдал от жары. Хотелось уйти куда-нибудь, где попрохладней, хорошо бы побольше тени. Хотелось лечь и уснуть. Но куда уж там, надо быть здесь, на людях, прохаживаться, общаться, словно все в полном порядке.
Нельзя сказать, что Мор всегда равнодушно относился к соревнованиям. Необъяснимое волнение обычно рождалось одновременно с этим событием и захватывало всех, в том числе и учителей. Но в этом году Мора действительно поразило какое-то огорчительное бесчувствие. Он с трудом заставлял себя следить за игрой. Его отделение сейчас принимало мяч. Все утро и потом некоторое время после полудня они играли на подаче и довели общий счет до 100:68. Теперь подавали подопечные Пруэтта. И одним из двух отбивающих, как раз сейчас находящимся на площадке, был Дональд Мор. Играл он исключительно хорошо, энергично, в своей неповторимой
Джимми Кард только что встал на подаче. Накануне соревнований Карда неожиданно прикрепили к отделению Мора. В школе существовало правило, по которому, с какой-то неведомой целью, ученика могли от одного куратора вдруг взять и перевести под опеку другого. Хотя это означало лишь то, что этот ученик во время соревнований должен был играть в команде куратора, к которому его приписали, и ходить в поход с его отделением. Кард играл, будто хвастая перед зрителями своим умением – длинными пробежками, множеством разных приемчиков и выкрутасов. Мячик от его биты летел по полю со скоростью шаровой молнии, правда, не всегда по прямой. Мор наблюдал, как он подает Дональду. Потом отвернулся. Растроганный зрелищем играющего сына, в этот момент он был всей душой с ним.
Мор начал медленно прохаживаться за рядами. Тоска донимала его. Он смотрел то вдаль, через поля, туда, где краснели крыши городка, то оборачивался в сторону леса. Как там темно и прохладно. Взять, что ли, и уйти незаметно? Нет, нельзя. Раздались аплодисменты; и, обернувшись, он увидел, как Дональд передает мяч в сторону защитника для новой серии бросков. Успехи Дональда явно нравились болельщикам. Вон он стоит посреди зеленого прямоугольника, о чем-то советуясь с товарищем по команде. Кард подошел, сказал что-то, и все рассмеялись. «Любопытно, – подумал Мор, – за кого я сейчас по-настоящему болею – за свое отделение или за своего сына?»
Соревнование отделений – финал игр «на выбывание» – длилось, как правило, два дня, и первый день считался самым торжественным; именно по случаю этого первого дня директор устраивал ужин для учительского состава – мероприятие, «в эпоху консульства» Эвви достигшее беспрецедентной степени унылости. Бейсфорд, известный своей склонностью к горячительным напиткам, пытался убедить Эвви, что можно бы организовать все как-то повеселее, но напрасно. Бейсфорда в этот раз не было, а Мор, его замещавший, убеждать и не собирался. Родителям и прочим визитерам в день соревнований вход на территорию школы был запрещен, хотя некоторые иногда все же просачивались. Эти соревнования считались сугубо внутришкольным праздником, и два ряда стульев занимали целиком учителя, члены их семей, ну и какое-то количество друзей учителей. Школьники расселись вдоль опушки леса, частью на солнце, частью в тени, а некоторые разместились у павильона, недалеко от того места, где на поле стоял подающий. На всех мальчиках были особые сен-бриджевские кепочки с мягкими козырьками, которые ученики охотно носили в летнюю жару. Мор на глаз оценил, что явились в основном все. У леса болельщики сидели особенно густо. Время от времени оттуда, из-под деревьев, долетала приглушенная невнятица голосов или одиночный мальчишеский выкрик, но в основном все следили за игрой в напряженном молчании.
Эверард сидел в первом ряду, перебрасываясь репликами с Хензманом, который в дни соревнований становился персоной номер один. Пруэтт, до сих пор находившийся в павильоне, как раз показался на пороге. Тим Берк тоже сидел в первом ряду. Загоревший, выглядевший здоровее, чем когда-либо, он был, по всей видимости, в отличном расположении духа и разговаривал о чем-то с одним из учеников шестого класса. Тим умел находить общий язык с подростками. Мор раздумывал – подойти ли к Тиму или все же скрыться в лесу, но не сделал ни того ни другого. Среди болельщиков не было ни одной женщины. Нэн, которая в качестве жены преподавателя непременно бы явилась, уехала, а миссис Пруэтт как раз накануне получила солнечный удар и с головной болью лежала дома. Мор еще раз со вздохом огляделся по сторонам… Скорее бы окончился этот день.