Замок Оборотня

Звездная Елена

Ветер ударил в лицо, закружил, завьюжил, поднял вверх с густой травы, а опустил на толстый с длинным ворсом ковер. И я увидела ее – Лесли. Она стала старше, чуть полнее, и улыбки полной радостного ожидания на ее лице больше не было. Женщина средних лет, в белом расшитом жемчугом чепчике и длинном жемчужно-сером платье эпохи средневековья, сидела в кресле перед камином и вышивала мелким бисером что-то удивительное.

Действительно удивительное – под ее ловкими пальчиками расцветали цветы, распускались листья на деревьях, оживал красочный мир… Я

огляделась – на стенах висели ее картины, изображавшие тот самый берег реки, рыбацкую избушку, и лодку, плывущую по реке… Их было много, нарисованных бисером удивительных картин… И на губах Лесли играла немного печальная улыбка, когда она занималась любимым делом… Где-то хлопнула дверь, женщина тут же вскинула голову, и ее взгляд потеплел. Звук шагов, мальчишеские голоса, жаркий спор на незнакомом мне языке и… тени двух волков, идущих рядом, скользнули по стене. Тени были волчьи, а прошли два подростка лет двенадцати-четырнадцати. Они не заметили Лесли, а она…

Когда я повернулась, увидела как падают пяльца из рук побледневшей женщины, как белеет ее исказившееся от ужаса лицо, как дрожат ослабевшие ладони и стремительно белеет прядь, выбившаяся из чепчика…

Ветер в лицо, смерч закруживший меня и крик, донесшийся издали… Я стояла на крыше, у самого края, а внизу, под стеной высоченного города, лежала Лесли, раскинув руки так, словно хотела обнять небо… В ее широко распахнутых глазах отражались звезды…

– Нет! – мой вопль поднял бы и мертвого.- Зачем?!

Ветер в лицо… Холодный, наполненный капельками дождя… или слез?

– Зачем, Лесли? – шепот срывался с губ.

– Зачем…

Я очнулась сидящей на траве, рядом с тем самым деревом, а вокруг меня мерцала синеватая зеркальная лужица.

– А как же дети? Ведь ее же дети, точно! Ладно папаша козел и сволочь, но дети… Зачем…

Где-то вдалеке завыл волк. Усилился ветер, шумя ветвями деревьев, начался мелкий моросящий дождик, а я все так же не могла понять "Зачем?".

Шорох в кустах, только шорох, и передо мной на корточках присел Сонхейд. Протянул руку, коснулся лица, встревожено всмотрелся в глаза и задал странный вопрос:

– Почему не отвечала?

Я огляделась – волшебной лужицы больше не было.

– Ким!

Медленно подняла взгляд на оборотня и тихо спросила:

– Сонхейд, а вы вообще, хоть когда-нибудь, брали в жены тех, кто был на это согласен?

Лэрд попытался прервать, но:

– Я тебя сейчас не о том где был спрашиваю! Я… какие же вы оборотни скоты бесчувственные! Вы… вы просто… вы… Она же другого любила, Сонхейд! А я… – и страшная мысль мелькнула вдруг, – а если бы я любила другого?!

Поднявшись, альфа поднял и меня, поставил на ноги, погладил по щеке и спокойно ответил:

– Я бы его убил. Без сожалений, раскаяния или мук совести.

Нормально.

– Сонхейд, – чувствую, как в душе закипает злость, – а если я сейчас влюблюсь?

Усмехнулся и практически повторил:

– Я его убью. Без сожалений, раскаяния или мук совести.

Молча посмотрела

на альфу. Секунд тридцать смотрела, а после задумчиво протянула:

– Нужно обязательно влюбиться… в тебя!

Я ожидала любой реакции, но только не последовавшего:

– Нет, Ким, – его голос стал хриплым и сиплым очень, – я требую уважения и полного подчинения, а твоя любовь мне не нужна.

Молча протянула руку, коснулась ладонью его покрытой жесткими волосками груди, вспомнила как ветер поднимал меня с берега реки… А Лесли умерла… покончила с собой… значит мужа она так и не полюбила. Может знала, что он убил ее любимого, а может…

– Сонхейд, – вскинув голову, взглянула в его глаза, – вы всегда от жен требуете только уважения?

– Уважение – основа отношений в стае, Ким, – произнес он, поднимая меня на руки.

Вспомнила эту рыжую маньячку, вспомнила, как они разговаривали и рискнула предположить:

– И ваши женщины это понимают, да?

– Да, – спокойно подтвердил оборотень, и понес в сторону костра.

А затем добавил:

– Ваши женщины воспринимают отношения по-другому. Они пытаются возражать, указывать, отдавать команды, – злой взгляд на меня. – И путают собственную любовь, с правом распоряжаться самцом.

– Мужем, – поправила я.

– Для меня разницы нет.

– Для меня существенная, – мне вспомнилось лицо Лесли, то ее счастливое выражение, с каким она смотрела на светловолосого парня… своего парня.

– Понимаешь, для меня самец – это эталон сексуальности, сексуальной же агрессии и вообще весь такой мачо. Такими ну можно по восхищаться издали, как тигром в зоопарке, а вот муж совсем другое дело. Муж, это твое, часть тебя, часть души, это человек которого ты любишь, о котором заботишься, которого стараешься поддержать в трудной обстановке и для которого…

– Я – первый вариант, – перебил меня Сонхейд.

– Вот и сидел бы в клетке! – возмутилась я.

Альфа остановился. Да, я помнила, что его злить не стоит, но!

– В клетке полагается быть жертве, – тихо, но очень уверенно произнес он.

– Такой как я? – начинаю злиться.

– Да, такой как ты.

И усмешка. Жесткая, даже практически жестокая.

Да, влюбиться в такое нереально. Вообще. И как тогда жить? Не мне, я в любом случае смогу покинуть этот мир, а как жить тем, кто как… Лесли.

– Сонхейд, – задумчиво глядя в ночное небо, – а часто самцы из ваших, брали себе человеческих женщин.

– Это редкость, – ответил альфа, продолжая нести меня через лес, – у человеческих женщин нехорошая склонность к самоубийствам.

Я думала он заткнется после этой фразы, но Сонхейд почему-то продолжил:

– Вы слишком хрупкие, морально неустойчивые, невоспитанные, пытаетесь командовать – но все это поправимо. Все поправимо, кроме одного – рано или поздно в доме волка появляется убийца, точнее самоубийца. И за вами следят, пристально и неотрывно, но рано или поздно, вы добиваетесь желаемого. Особенно, если любите.