Замок одиночества
Шрифт:
Тут же мысль его отлетела ко вчерашнему выступлению Умберто Эко. Он – великолепный писатель, учёный-медиевист – работал в Болонском университете профессором семиотики на факультете литературы и философии. А в Турине, Милане и Флоренции читал лекции на архитектурных факультетах. Его красивая теория из герметики, архитектуры знаков в построении слов, связок в доказательствах философских утверждений, сентенций, как он увязывал словесные образы с архитектурными, была наполнена высокими, готическими смыслами и объёмами. Он говорил, будто строил воздушный замок, уплотняя воздух – от плотного, сжатого внизу, до прозрачного, лёгкого на вершине. От плотного мира к миру тонкому! Во второй
– Прошу вас! – Марко поднял бокал с вином и вернул сознание Ирина к действительности. – Моя ведь цель не коммерческая, хотя и это не последняя вещь на свете. Я хочу вернуть России большой труд большого Мастера. И не хочу это сделать официально – например, в Русский музей в Санкт-Петербурге. Я не хотел бы вдаваться в объяснения… М-да… А вот вы внушаете мне и уважение, и доверие. Я почему-то верю, что именно вы сможете применить эти чертежи эффективно, умно и с пользой.
Итальянец достал из объёмистого портфеля три папки с проектами и тут же положил обратно.
– Сейчас хочу показать вам эти три (не все девять) папки. Проследуем в мой кабинет – там вы сможете спокойно посмотреть бумаги.
– Спасибо! Интереснейшие документы! И всё-таки, какова цена? – уже в кабинете, после внимательного рассмотрения чертежей спросил Лев.
Марко назвал вполне разумную и приемлемую для Ирина сумму.
– Я бы хотел сфотографировать десяток листков. …Ммм, я, хоть и опытный антиквар, не могу удостовериться… извините… в подлинности… вот так, без сравнения… Хотя бы предварительная экспертиза нужна… Покопаться в Интернете, позвонить в Петербург… – колебался Лев Антонович, опасаясь одновременно обидеть Бренну и упустить шанс приобретения документов.
– Конечно! Я отлично вас понимаю! Но и вы извините меня… я не могу долго ждать…
– Завтра! – решился Ирин. – Завтра в это же время я приду в ваш ресторан. Дам ответ!
Русский и итальянец распрощались, чувствуя себя партнёрами, с благими намерениями и предвкушениями.
Правда, предвкушения Льва Антоновича подтачивал червь сомнений. Но он гнал от себя лишние страхи. «Не притягивать плохое! Думать о хорошем! Нельзя думать о штормах и о том, зачем ты построил такой большой и красивый корабль, когда отправляешь его в далёкое плавание! Нужно доверять себе, кораблю и капитану. И океану. Просто нужно строить корабли! И верить в их собственную, увлекательную Судьбу».
Его распирало рассказать всё Майке, но… нельзя! Рано. «Ей расскажу обо всём в Венеции. Сюрпризец на Новый год!» – думал Лев. Он ещё не знал, что новая волна (и ещё большая!) эмоций от неожиданных подарков Судьбы накроет его вечером. Вот тебе и подарки
Вечером того же дня Ирин выходил из своих «Аллей» и «Аркад» и раздумывал: пойти ли ему в свою уютную гостиницу на тихой средневековой улочке в историческом центре города или отправиться побродить по парку с красивым названием «Сады Маргариты»? Покопаться в Интернете по следам Винченцо или отдохнуть? Он ещё в университете отправил Майе запрос по поводу аутентичности «почерка» на тех фотографиях, что он переснял с бумаг Марко. Она, умница, непременно быстро «поднимет» их обширные связи и ответ даст завтра до обеда. И расспрашивать не станет – обычная работа. «В Интернет я загляну перед сном, а сейчас… сейчас я пойду в парк и буду представлять себя всемогущим помолодевшим Фаустом, соблазняющим юную Маргариту!»
Однако со сладостными намерениями придётся повременить, дорогой Лев Антонович! К тебе пришли «волхвы»!
«Волхвов» на самом деле было немного. Один. В образе очень пожилого человека благородной наружности, но с каким-то благодушным, даже плаксивым выражением лица. Что делать – старичок. Представился:
– Пасхин Вольдемар Генрихович, немец русского происхождения, барон, проживаю сейчас в Дрездене, по роду занятий (в прошлом, конечно же) – театральный деятель. А вы – Ирин Лев, ловкий, опытный и удачливый… поисковик.
Обменялись приветствиями и рукопожатиями. Рука барона худая, жилистая, вялая, вся в коричневых пятнах возраста. Бесцветные холодные глаза, веки и щёки очень морщинистые, испещрённые венозной сеточкой-паутинкой. «Лексикончик… “Поисковик”. Хм…» – чуть раздражилась амбиция археолога-антиквара-коллекционера.
– Вам, молодой человек, вряд ли доподлинно известно о тех некоторых «шалостях», которые допускали великие князья и даже императоры в отношениях со своими фрейлинами.
– Почему же? …Допускаю… – Спесь и гонор ещё не «отпускали» Ирина.
– Нет-нет! Большая часть – наговоры и сплетни! Но… но я – живой отголосок одной такой пикантной истории, случившейся между императором Николаем Первым и его фрейлиной Варварой Аркадьевной Нелидовой. – Барон приосанился. На дряблых щеках проступила печать помазанничества.
Они пошли несколько метров. Было очевидно, что богоизбраннику трудно идти – его трость с тяжёлым круглым набалдашником не может стабилизировать всего дисбаланса в стариковских уставших суставах.
– Давайте присядем. Выпьем по рюмочке лимончелло или кофе – предложил Вольдемар Генрихович.
Они присели в кафешке неподалёку от церкви Святого Джакомо. От взгляда Льва не укрылся факт, как ловко Пасхин придвинул массивный стул, как легко маневрирует тяжёлой тростью. «Руки, однако, крепкие. Вон, не трясутся ничуть! Руку пожал мне вяло, обозначая, видимо, разницу в сословиях. Чего он хочет?» – подумал Ирин и решил сам позадавать наводящие вопросы, опасаясь возможного пространного монолога, свойственного любителям старины.
– Варвара Аркадьевна Нелидова… э-э… – та самая «тишайшая фрейлина»… э-э… «таинственная Нелидова?»
– Нет-нет, мой друг! Не совсем. Вы смешали… «Таинственная Нелидова» – это Екатерина Ивановна Нелидова. О! Мистическая натура и влиятельная подруга Павла Первого! – Барон, причмокивая, отпил рюмочку, в глазах его закачались волны аквамарина. – Да-с! Отец Варвары Аркадьевны – младший брат Екатерины Ивановны, т.е. Варвара «тишайшая» – одна из племянниц Екатерины. Небезынтересно для дальнейших ваших следственных потуг… – Он, отставив мизинец, направил брускетту в рот, – …помнить, что любимой-то племянницей, да ещё и воспитанницей была княгиня Трубецкая.