Замок пилигрима
Шрифт:
— Коррида — зрелище, заслуживающее только презрения. — Дон Хуан говорил тихо, но зло. — Я всегда ненавидел, что на лошадь пикадора надевают маску.
— Ты говоришь так, Хуан, потому что одна из этих лошадей…
— Мы не будем сейчас говорить об этом, Ракель. — Он улыбнулся, но Ивейн видела, что в глазах его не было улыбки. Темные и бездонные в своей глубине, они скрывали много тайн. — В клубе «Идальго» готовится концерт. Думаю, моя воспитанница хочет послушать музыку, а?
Донья Ракель стрельнула взглядом в Ивейн в деревенском платьице, с волосами, заплетенными
— Ты уверен, что мисс Пилгрим понравится наша музыка, Хуан? Ведь она так отличается от гитарного бренчания поп-групп у них в стране.
Дон Хуан взглянул на Ивейн, его тонкие пальцы поигрывали бокалом.
— Вы поклонница поп-музыки?
— Мне не довелось это выяснить, сеньор, — ответила девушка. — Время от времени в Санделл-Холл устраивали танцы, по этому случаю приглашался оркестр, но гости моих хозяев были не так уж молоды.
Он улыбнулся, и на какое-то странное, ошеломившее ее мгновение Ивейн показалось, что она словно вступила в глубину его темных-темных глаз и обнаружила в ней едва уловимый намек на зарождающееся сочувствие, почти симпатию.
— Думаю, мы можем быть уверены, Ракель, что моя воспитанница еще не растеряла достоинств невинности. Так что игра на гитаре Манрике Кортеса придется ей по душе.
Сердце Ивейн глухо стукнуло. Значит, сегодня вечером в обществе дона Хуана ей предстоит слушать игру молодого человека, который прозвал ее Ля Соледад, «Одинокая», — потрясающая новость!
Глава 4
Оранжерея была похожа на грот, наполненный полутьмой и запахами. Тоненькие лучики золотого солнечного света вырывали из темноты малиновые циннии, пальмы, маленький фонарик плода на лотосовом дереве. Здесь — убежище Ивейн, здесь она читала или просто блаженствовала, ничего не делая. В душе она с нетерпением ждала того момента, когда маркиз отведет ее к сеньору Фонеске. Ей так хотелось стать его ученицей, изучать искусство, литературу и все, что позволит ей начать собственную карьеру.
Если мысли о любви иногда и приходили Ивейн в голову, все они оставались какими-то неясными, смутными грезами. Было бы мило, думала она, чтобы кто-нибудь ее любил и страстно защищал, но тот, кому отводилась эта роль, был всего лишь неопределенной мечтой. Он мог так никогда и не появиться в ее реальной жизни, а даже если бы и появился — все равно карьера означала для нее хлеб насущный, главный интерес в жизни, возможность самостоятельно встать на ноги.
— Я как Галатея, — иногда говорила себе Ивейн. — Или Элиза Дулитл.
Последняя мысль заставила девушку улыбнуться: дон Хуан был совсем не похож на чопорного профессора. Это был испанский гранд, который стал ее опекуном просто для собственной забавы.
Ивейн совершала дальние прогулки вдоль прибрежных скал после отлива, собирала на пляже морских звезд и медуз. Крабы шуршали по песку, водоросли липли к босым ногам. Маленькая деревушка называлась
В воздухе висел дым от лесных пожаров, поля поливали особым способом с помощью ветряных мельниц, что тоже вносило свой вклад в знаменитый местный воздух. Остров лежал в море, скрытый от всего мира, на крутом обрыве виднелись руины старинного монастыря, и, когда много веков назад к острову близко подходили пираты, монахи защищали жителей пушечными выстрелами.
Во всем этом Ивейн видела особую прелесть. Она никогда не была городской жительницей и носилась по песку, наслаждаясь свободой, волосы ее развевались от ветра; она не сводила глаз с замка на скале, появившегося там, словно из сказки, любуясь его полукруглыми крепостными стенами, башенками, увенчанными зубцами, морской башней, узкие окна которой отражали солнечный свет.
Там сейчас работал дон Хуан, хозяин уединенного владения, утонченный, властный, надменный человек, который любит делать вид, что он вовсе лишен чувств и привязанностей. Ивейн хотелось узнать, где он повредил ногу, в Лиме? На днях зашел разговор о лошадях, и он сразу переменил тему. Значит, это было, когда он ездил верхом… может, поэтому в пустых и гулких замковых конюшнях жили только летучие мыши?
Ивейн вернулась в замок и обнаружила, что в ее отсутствие Маг привез ей подарки и уже уехал назад. На кровати лежали прямоугольные, квадратные, круглые коробки, они громоздились на стульях и креслах, и Ивейн принялась с нетерпением срывать ленты и оберточную бумагу, стремясь увидеть их содержимое.
Глаза девушки разбежались, руки утонули в невесомых белых, нежно-салатовых изысканных предметах туалета и белье, лежавших в серебряной коробке. Она гладила пальцами прохладный шелк, ласковую шерсть, мягкий плиссированный шифон платьев; разглядывала вечерние наряды из блестящего бархата, костюмы для пляжа, простые повседневные платья цвета солнца и всех оттенков зеленого и бронзового, которые так шли к ее медным волосам. Была здесь и обувь на все случаи жизни… и что-то еще в длинном ящике, который она даже не посмела открыть. Наконец она подняла его крышку и не поверила глазам.
Дрожащей рукой Ивейн коснулась медово-коричневого норкового манто… наверное, это какая-то ошибка? Дон Хуан ничего не говорил о мехах, однако ей прислали это манто, легкое как волшебный сон облачение для ее хрупких плеч.
Ивейн тут же накинула его и мгновенно оказалась перед зеркалом. Не в силах поверить, она смотрела на собственное отражение: Пилгрим в норковом манто, Пилгрим, служанка, наряженная как принцесса!
Румянец вспыхнул на светлой коже. Может быть, она не так поняла дона Хуана, может быть, он и не собирался делать ее своей воспитанницей? Манрике Кортес сказал, что о них ходят сплетни. Может быть, она невольно, из-за своей неопытности, позволила маркизу предположить, что в обмен на эти великолепные вещи она будет снисходительна к его требованиям, далеким от опекунства?