Замок тайн

Образцова Наталия

Он служил в армии Ферфакса, видел восходящую звезду Оливера Кромвеля и преклонялся перед гением этого человека. Но война… Они ведь убивали таких же англичан, как и сами. И он восстал против мракобесия, которое несли с собой пуритане, потому что видел, как солдаты врывались в церкви, разрушали алтари, сжигали украшения, и вздрагивал, когда их топоры крошили распятья. А потом была победа под Нэйсби, когда он вновь встретил Еву, а позже помог ее отцу разыскать тело сына. Тогда у него впервые состоялся откровенный разговор с Дэвидом Робсартом, и он понял, что барон, как и он, сомневается в правоте их дела. Барон тогда оставил армию, Стивен не смог. Им еще владели честолюбивые помыслы, он был повышен в чине, а покровительство дяди Гаррисона сулило ему блестящую военную карьеру.

В

то время Стивен состоял охранником при младших детях Карла I, Джордже, Елизавете и Генри, и порой сопровождал их на свидания с королем. С детьми этот властный, сухой монарх становился мягким и добрым, играл с ними, как обычный фермер. Но с остальными он был предельно сдержан. Стивен не мог понять той преданности и любви, которые прямо светились в глазах личных слуг его величества. Конечно, король всегда оставался предельно вежлив в обращении, никогда не позволял себе повышать на них голос и все же умел дать понять, что он – существо высшее. Однажды Карл Стюарт обратился к нему и двумя-тремя словами выразил признательность, что Стивен так предупредителен с его детьми. Он протянул руку для поцелуя – высшая милость в былые годы. Но Стивен был сторонником парламента и лишь вежливо поклонился, делая вид, что не заметил протянутой руки. Король удалился, словно ничего не произошло, – маленький, изысканно одетый человек с величественной осанкой. А камергер его величества едва ли не кипел от злости. Слепая собачья преданность, думал тогда Стивен. Потом он стал узнавать кое-какие детали. Так, когда у того же камергера заболела жена, Карл, которого еще содержали по-королевски, распорядился прислать к ней своего личного лекаря, а когда служанка случайно разбила дорогую вазу и зашлась плачем, король лишь пожал плечами и подал свой платок с королевским вензелем. Постепенно Стивен стал понимать привязанность к венценосному господину этих людей и даже сам проникся симпатией к царственному пленнику.

Однажды, когда Стивен привел к нему детей и Карл гулял с ними в саду, Стивен увидел, как на примыкавшей к парку террасе появился сам Оливер Кромвель. Какое-то время он глядел на августейшее семейство и даже умильно прослезился. В руке он держал свиток. Подойдя к Карлу и протянув его, Кромвель держался даже почтительно; потом голоса стали громче, но Стивен стоял слишком далеко, чтобы разобрать слова. Король коротко отвечал, был сдержан и спокоен, что составляло значительный контраст с поведением генерала. Стивену в какой-то миг даже показалось, что Оливер готов ударить короля, и он невольно поспешил к ним. Ему даже удалось разобрать последнюю фразу Карла I:

– Без меня вы ничего не сможете сделать. Если я вас не поддержу, вы погибнете.

Король знал, что говорил. Пленение его особы взволновало многих в королевстве. Ибо что бы ни постановил парламент, без подписи короля это не будет считаться законным. Но Карл решительно отвергал те унизительные требования, какие вынуждал его подписать парламент, свято верил в свою власть от Бога и не желал становиться марионеткой военных диктаторов.

Поэтому Кромвель и злился. Ведь без согласия короля банкиры из Сити не выделят ему денег, роялисты не сложат оружия, а шотландцы вторгнутся в страну. Невысокий бледный человек с кроткими глазами оставался непреклонен, Кромвель ушел в ярости. Уходя, он повернулся так резко, что задел по ноге короля эфесом шпаги. Стивен видел, какой ненавистью было искажено лицо Оливера Кромвеля. Карл I стоял меж ним и властью, а Кромвель слишком многого достиг, чтобы идти на попятный.

Вечером Стивен видел, как принц Джеймс спустился из окна по связанным простыням, но не поднял тревоги. В темноте мальчик почти налетел на него и едва не закричал от страха, но Стивен лишь повернулся и ушел. Зная нрав Кромвеля, он понял, что детям грозит опасность, поэтому был даже доволен, что второй сын Карла I окажется на свободе.

После побега Джеймса Стюарта Стивен впал в немилость, и его услали к Понтефракту, одной из крепостей на севере Англии, которую все еще удерживали роялисты. Но, к своему изумлению, он попал в абсолютно мирную обстановку. Осада велась вяло, осажденные

часто покидали крепость, и зачастую можно было видеть, как «брат круглоголовый» общался с «братом кавалером»; совместные обеды и взаимные визиты тут не казались редкостью. И Стивен вдруг понял, как он тоскует по мирной жизни, вспомнил старые добрые времена, и, хотя его послали ускорить наступление на Понтефракт, он не предпринял ничего, чтобы нарушить установившуюся там идиллию.

А потом пришел приказ от его дяди Гаррисона вернуться в Лондон.

– Мы отправляемся за Карлом Стюартом, – заявил дядя прибывшему племяннику. – Он находится в заключении на острове Уайт, и у меня есть постановление парламента доставить его в Лондон для суда.

Стивен с трудом проглотил ком в горле.

– Не ослышался ли я, ваше превосходительство? Вы сказали, что помазанника Божьего собираются судить? Но кто? Кто посмеет судить человека, который может держать ответ только перед Господом?

Дядя хмуро посмотрел на него:

– Странные речи для полковника республиканской армии, Стивен.

Короля везли с острова Уайт спешным маршем, и генерал Гаррисон всячески старался притеснять монарха, стремясь показать, что тот ничем не отличается от обычного преступника. На пути кортежа то и дело собирался народ, люди сочувствовали, плакали, протягивали к королю детей. Но едва Карл поднимал для благословения скованные кандалами руки, как генерал Гаррисон приказывал ускорить ход конвоя.

В Лондоне Карла содержали в унизительных и суровых условиях. Белье ему не меняли, при нем оставили лишь одного слугу; камин почти не топили, а еду подавали остывшей. Карл не жаловался и даже в таком удручающем положении умудрялся сохранять удивительное достоинство. И все же он сильно изменился: его волосы совсем поседели, он стал сутулиться, глаза погасли. Когда выпадало дежурство Стивена, он старался, как мог, облегчить положение своего августейшего узника – следил, чтобы комнату обогревали жаровнями, чтобы у короля не было недостатка в свечах и теплой одежде. Карл, казалось, не обращал на это внимания, однако в то роковое утро, когда его пришли звать на суд, он вдруг повернулся к Стивену и поблагодарил его за старание и сочувствие. И тогда республиканец Стивен встал перед королем на колено и припал к его руке.

– Да ниспошлет Господь мужества вашему величеству.

– Благодарю, сэр, – бесцветно ответил король, глядя куда-то поверх головы коленопреклоненного стража. – Мужество – это как раз то, в чем я сейчас особенно нуждаюсь.

Во время процесса Карл I держался с удивительным величием и хладнокровием. Его судили… за государственную измену. Состав суда был крайне малочислен, ибо хотя люди Кромвеля убрали из состава парламента всех, кто хоть мало-мальски сочувствовал королю, но и те, кто остались, под всякими предлогами постарались покинуть Лондон. Когда палата лордов решительно отвергла ордонанс [11] о привлечении Карла I к суду, военные диктаторы ее попросту упразднили… Еще одно грубейшее нарушение старинного закона.

11

Ордонанс– правовой акт высших органов власти в Западной Европе.

И тем не менее пятьдесят три человека отважились на беспрецедентное деяние – суд над своим монархом.

Позорный суд, ибо король защищался, опираясь на закон, а его судьи пытались апеллировать к тому же закону, но только все больше запутывались, так как по всем статьям закон был на стороне монарха. Их доводы превращались в ничто перед простыми ответными обвинениями короля:

– Я отказываюсь признать законность этого суда. Вы разогнали нижнюю палату и отменили палату лордов. На каком же законном основании вы судите меня? Вы не считаетесь с тем, что я получил власть от Бога. Но должность короля Англии никогда не была выборной, а на протяжении тысячелетий являлась наследственной привилегией и обязанностью. И я нахожусь сейчас не перед правосудием, а перед лицом силы.