Замок темного барона
Шрифт:
— Замок давно перестал быть собственностью семьи фон Клейст, я не чувствую себя вправе жить там даже временно, — взгляд Зиги затуманили сентиментальная слеза и думы о былом величии собственного благородного рода. Он вдохнул, словно набираясь мужества, и продолжал: — Но утрата поместья совсем не значит, что я беден. Я все еще достаточно кредитоспособен, чтобы расплатиться за гостиничный номер, даже если это люкс. А фройлян… — Зиги с едва заметной брезгливостью поморщил нос, переместив платок от горестных очей к тонким ноздрям, словно боялся осквернить свой безупречной формы нос запахом сладковатых духов молодой дамы. — Доктор Шталь, кажется? Доктор может жить в помещениях Замка, забронированных для меня. Это будет достаточно
— Меня вполне устроит, — пожал плечами Шеф. Фройлян снова протестующе залепетала и ухватилась за чемодан, но ее мнение уже мало интересовало присутствующих. За пару минут скандалистка с роскошным бюстом и ее клетчатый чемодан были водворены двумя крепкими парнями в машину Шефа и с почетом отправлены в Замок.
— Гауптштурмфюрер Ратт, доложите, в каком состоянии находится телефонная связь с так называемым Замком? — официально обратился к Паулю герр Кольбах, провожая взглядом удаляющийся автомобиль.
— Телефонная связь отключена на двенадцать часов по согласованию с телефонной станцией. В настоящее время связисты проводят профилактические работы на линии, — бодро отрапортовал Пауль. Проще говоря, телефоны будущих гостей Замка ставил на прослушивание технический отдел Гестапо.
— Замечательно, — герр Кольбах отвернулся от окна и направился в кабинет. — Значит, существует надежда, что мы проведем совещание сугубо по-мужски, в деловой атмосфере!
— Приступим наконец, прошу вас, профессор! — Шеф занял место председателя и сделал оратору короткий приглашающий жест.
В организационном совещании помимо герра Коль-баха, Пауля и «соловушки» Зиги фон Клейста участвовал еще один солидный ученый, судя по записи в деле, профессор Геттингенского университета — Михаэль Меркаев. Хотя профессор и был антропологом и специалистом по расовой гигиене с мировым именем, Пауль напрасно старался обнаружить в научном авторитете монголоидного типа хоть какие-то остаточные следы нордических корней! Он наблюдал только смуглую огрубевшую кожу, раскосые карие глаза, узкую ротовую щель, стертые зубы, крупные залысины на лбу. Некогда дорогой костюм герра Меркаева давно приобрел засаленный вид и истрепался. А рубашку стоило отдать в стирку. К тому же по-немецки герр Профессор говорил так же неопрятно, как и выглядел: с сильным иностранным акцентом, с длинными паузами, вставляя невразумительные ученые словечки, с каждым предложением уклонялся от темы все больше и больше, нагнетая справедливое раздражение Шефа.
Пауль аккуратным школьным почерком принялся записывать в блокнот ключевые тезисы выступления, имена и даты — которые смог разобрать. Но совсем не для того, чтобы лишний раз блеснуть перед начальством служебным рвением. Просто выступление герра Профессора оказалось таким сугубо научным, а местами просто нудным, что не будь у Пауля железной воли настоящего арийца, он сладко задремал бы уже в первые пять минут! А записи помогали ему сохранить некоторую ясность сознания, пока оратор тыкал пальцем с обкусанным ногтем в большой глобус, стоявший на столе, и рассуждал об историческом генезисе пангерманской идеи.
…Идеи уникальной и совершенно отличной от того, что понимают под термином «Соединенные штаты Европы», или под европейской интеграцией нынешние буржуазные демагоги от либеральной Панъевропы и даже приверженцы коммунистического интернационала.
— Всемирный коммунистический интернационал и по сию пору — не более чем умозрительная геополитическая абстракция! — торжественно поднял вверх указательный палец профессор. Пауль послушно занес в конспект слово «абстракция». — А пангерманская идея требует более широкой трактовки. Германцам не следует замыкаться в границах Рейна и даже Дуная! Военный союз Европы и Азии, истинное евразийство — вот естественно возможное развитие пангерманской идеи. Этот союз уже доказал свою практическую состоятельность, когда в Европу победной поступью
— Коротко оперенные прочные и смертоносные стрелы, пущенные ханскими передовыми отрядами, сеяли панику, перелетая чрез городские стены Генуи и Венеции…
— Там, в другой исторической реальности — а исторических реальностей так же бесконечно много, как звезд во Вселенной, — Европа превращалась в Азию неотвратимо и быстро, прирастая огромным пространством, находящимся под единым административным управлением. Мистический порядок, порядок абсолютной тибетской религии бон водворился на сотни, на тысячи лет в той абсолютной реальности, утратившей границы пространства и времени! Но увы — в «здесь и сейчас», в этом душном историческом моменте, где, по несчастью, воплотились души ныне живущих участников совещания и прочего народонаселения, конечно, задолго до их земного рождения круг сансары утратил идеальный ритм, а всепобедительные отряды Темучина сперва откатились в Азию, а потом и вовсе растаяли в степной пыли и горнем прахе… Лишь единицам из преждерожденных и ныне живущих хватало мужества даже на попытку возродить безграничное царство. Как, например, русскому подданому с арийскими корнями — барону Унгерну фон Штернбернгу7.
Потомок крестоносцев, он был рожден на земле Германии — в Гарце. И это весьма символично, потому что Роман Федорович был истовым практиком панъевропейской идеи! — профессор продолжал увлеченно тараторить на своем скверном немецком, и поднял уже не палец, а всю ладонь, будто это лично он, а не герой его рассказа, колошматил с переменным успехом японцев, большевиков и китайских гаминов, окопавшихся в столице невообразимо далекой Монголии почти двадцать лет тому назад. — За военную доблесть верховные ламы религии бон признали барона Унгерна воплощением божества войны «Хан Чан Чун» и даровали ему некий предмет. Предмет, украшенный знаками силы, которые принесли победу самому Темучину!
— Какой предмет? — уточнил герр Кольбах. Шеф — практик всегда и во всем, даже когда речь идет об абстрактной пангерманской идее.
— Это второстепенно! Какой предмет использовать, не имеет значения, — уклонился от ответа герр Меркаев. — Главное — сами знаки, сила заклинания боннских лам! Они способны вызывать духов умерших и превращать их в несокрушимых воинов. Воинов, способных принести решающую военную победу!
Пафосная речь профессора Меркаева мало тронула Шефа Кольбаха. Он меланхолично откинулся в кожаном кресле и окатил научный авторитет взглядом ледяным, как ведро зимней речной воды. Вот это да! Пауль испытал очередной приступ уважения к Шефу.
— Отчего же воинственные призраки так мало помогли упомянутому барону Унгерну? Его Евразийская империя почила в границах внутренней Монголии. Да и он сам кончил воинскую карьеру весьма плачевно: был взят в плен и расстрелян коммунистами в 1921 году… Если не ошибаюсь… Только ошибаюсь я редко!
— Ошибаетесь! — почти завизжал профессор. — Ошибаетесь! Враги похитили у него древний символ, а вместе с ним победу… Расстрел барона Унгерна не более чем большивистская пропаганда! Роман Федорович жив! Жив — как и наш государь император!