Замок в лунном свете
Шрифт:
— От которого я отказалась.
Теперь он разыгрывал роль оскорбленного супруга.
— Ты никогда не могла понять меня до конца. Не могла понять, что я никогда не переставал тебя любить.
— О, это мне слишком хорошо известно. Даже после свадьбы ты имел наглость появляться в Гринвич-Виллидж, пытался затащить меня в постель. И оскорбился, когда я отказала…
Он замер, раскрыв от удивления рот. Морин, которую он знал раньше, ни за что не сказала бы такое ему в лицо. Я стала другой за это время. Более прямой, жесткой. Может
— Ну как? — осторожно спросил Брайан, когда мы вышли на улицу. — Встреча действительно оказалась столь ужасной, как ты себе представляла?
— Совсем напротив, — я покачала головой. — Мне даже понравилось.
— Вот и отлично.
Порывшись в карманах плаща, он вытащил скомканный листок бумаги.
— Этот адрес дал мне Дэйв Эндрюс. Твоя подруга, у которой он тогда забрал Барона..
— Мэгги Паркер?
— Угу.
Я вновь ощутила страх. Новая встреча с человеком, которого я пыталась вытеснить из памяти, из своей жизни. Но Брайан был неумолим, и путешествие в прошлое продолжалось.
Мэгги была искренне рада меня видеть. Она бросилась ко мне с объятиями на пороге, однако в последний момент остановилась. Похоже, она была очень смущена, но преодолела неловкость и протянула мне руку. В этот момент я вдруг освободилась от всех комплексов и почувствовала себя абсолютно раскованно.
— Можешь меня обнять, Мэгги, — сказала я с улыбкой. — Я больше тебя не боюсь.
Она смутилась еще больше, и если бы не Брайан, пришедший на помощь со своим рассказом о моем выздоровлении, мы так и не выбрались бы из этого затруднительного положения. Словно лектор перед студентами, он объяснил, что все пробелы в моей памяти должны быть устранены, причем как можно скорее.
Здесь мы задержались дольше, чем у Пола. Мэгги принесла бокалы и рассказала все, о чем я догадывалась лишь со слов доктора Джеймсона. При этом она лишь вскользь коснулась того, что мы вместе снимали квартиру, и что между нами произошло, как она это назвала, «небольшое недоразумение». Зато о последнем периоде моей жизни в Нью-Йорке, перед отправкой в клинику, я узнала во всех подробностях. Я больше не могла устроиться манекенщицей, а случайными заработками (один раз я даже пробовала подработать стенографисткой) прокормиться было невозможно. Я все больше пила, все меньше ела, и под конец все деньги стали уходить на еду для Барона.
После того как я несколько дней подряд не подходила к телефону, Мэгги забеспокоилась и попросила взломать дверь в мою квартиру.
— Счастье, что Барон узнал меня, иначе бы нас вообще не впустил. Позвольте мне не рассказывать, вкаком состоянии была квартира. А бедняжка Морин — мы не знали, что с ней делать, и слесарь, взломавший замок, побежал вызывать «скорую помощь». Морин увезли. Это, кажется, все. Позже я позвонила твоему отцу, Морин, и сюда прислали шофера, который забрал твои вещи и собаку…
— Но не рукопись, — вставил Брайан.
Боже, моя рукопись!
— Бабушка не смогла заполучить ее!
Брайан сиял:
— Ты и это вспомнила, молодец!
После его слов я словно прозрела; где-то внутри щелкнул выключатель, и все вокруг озарилось ярким светом. Я видела неровные строчки рукописи. Все свои страхи, мучения, тягостные сомнения, которые я изливала на бумагу.
Добрая моя Мэгги! Умная, надежная. Она совсем не изменилась. Такая же высокая, стройная, спортивная, ни малейшего намека на грудь, короткая стрижка. На ней были сандалии и мужской свитер.
— Спасибо тебе за все, что ты для меня сделала, Мэгги, — я была тронута. — Пожалуйста, прости меня. В клинике я отказывалась видеться с тобой…
Она махнула рукой:
— Что ты: это просто твоя впечатлительность.
Больше нам нечего было сказать друг другу, и мы распрощались.
Уже стемнело, мы проголодались, и Брайан повел меня в китайский ресторан.
Я ела с аппетитом. Встреча с Мэгги Паркер принесла облегчение.
— Очень милая особа, — заметил Брайан. — Конечно, я бы не посоветовал девушке жить с ней в одной квартире.
— Ты тоже заметил?
— Это сразу бросается в глаза. Однако не следует лезть поспешных выводов.
— Ты не знаешь, что она имела в виду под небольшим недоразумением», которое заставило меня уйти с той квартиры. Однажды ночью она забралась комне в постель, пыталась обнять, поцеловать, — я содрогнулась (собственно, чему?). — У меня это вызвало не просто отвращение, я была страшно разочарована в Мэгги и больше не верила, что она дружит со мной бескорыстно. Потрясение, которое я перенесла тогда, было вызвано, разумеется, моими расстроенными нервами, и Мэгги в этом не виновата. Я долго не могла преодолеть этот шок…
— Я знаю. Именно поэтому я заставил тебя пойти к ней.
Я удивленно взглянула на него:
— Ты все знал? Откуда?
— Из твоей рукописи.
Мое изумление росло.
— Ты читал рукопись?
— Выучил ее почти наизусть, — он смущенно улыбнулся. — Доктор Джеймсон сделал с нее ксерокопию и послал мне — как приложение к твоей истории болезни. Как видишь, к моменту первой нашей с тобой встречи я был в какой-то степени подготовлен.
Мне нечего было сказать ему. Я вдруг почувствовала себя нагой посреди множества людей. Совершенно обнаженной. Но перед доктором Питерсом мне нечего было стыдиться.
— Хорошо, господин доктор, — сказал я, не скрывая иронии. — Лечение я получаю, что называется, лошадиными дозами, однако пользы его не оспариваю. Шоковое онемение позади, и я больше не испытываю к Мэгги Паркер никаких враждебных чувств.
— Отлично… А к матери?
Его вопрос снова застал меня врасплох.
— О чем ты?
— Твое отношение к матери. Что ты испытываешь, когда думаешь о ней? Нежность, тоску или…
Я задрожала от возмущения.
— Оставь ее в покое!