Замок в Пиренеях

Гордер Юстейн

Дорога вела вниз, к Вестланну, и когда мы вновь миновали ледниковое плоскогорье и подъехали к тому месту, где повернули, ты остановился вдруг возле обрыва и велел мне выйти из машины. «Выходи! — только и закричал ты. — Выходи!»

Ты был в ярости, и я подумала, что ты полон ненависти, что это мне ты хотел теперь сделать больно; во всяком случае, я не посмела тебе противоречить и, отстегнув ремень безопасности, вышла из машины. «Стейн, Стейн! — плакала я. — Что ты хочешь сделать? Уехать от меня?» Я была так потрясена, что даже подумала: «Неужели ты убьешь меня? Чтобы лишить жизни единственного свидетеля?» Тут ты прибавил газ, нажал на педаль и двинулся к краю пропасти. «Неужто ты съедешь с дороги и лишишь себя жизни?» Я снова закричала: «Стейн! Стейн!» Но ты лишь затолкнул автомобиль в выемку скалы на краю обрыва. Решительно выбравшись из машины, ты осмотрел ее. Теперь

и левая передняя фара была разбита, а бампер погнулся.

Я спросила: «Зачем ты это сделал?»

Ты, даже не взглянув на меня, сказал: «Здесь у нас произошла небольшая авария».

Ты достал из машины осколки стекла, которые мы привезли с высокогорья, и разбросал их перед выемкой в скале, рядом с остальными.

Это было посреди ночи… холодно. Я подумала: а что, если машину не удастся завести? К счастью, она была на ходу; правда, чуть тарахтела. Мы так устали и были так невнимательны, что наехали на огромный камень, который наверняка положили на повороте, чтобы защитить машину от падения. Мы съехали в Боргунн и вздрогнули, когда в туманном утреннем свете перед нами внезапно, словно театральная кулиса, возникла старинная деревянная церковь, окруженная надгробными камнями; возле одного из них теплилась бруснично-алая в темной летней ночи свеча.

Пока светлело, мы продолжали спускаться вдоль реки. Парадоксально то, что этим утром, чем больше светлело, тем страшнее нам становилось. В Лердале почти настал день, но мы оба решили, что искать комнату уже поздно или еще рано. Это выглядело подозрительно, а у нас не было охоты демонстрировать наш разбитый автомобиль, так что мы отправились на пристань в Ревснесе. До отхода первого парома еще несколько часов, мы ставим машину — пока единственную — на паром и откидываем спинки передних кресел, чтобы немного вздремнуть. В общем, мы смирились… Полиция наверняка настигнет нас до того, как мы переплывем через фьорд. Дальше никакой дороги нет, мы вынуждены ждать паром. Даже если женщина мертва, все равно водитель белого фургона видел красный «фольксваген» с лыжами на крыше за несколько минут до того, как обнаружил погибшую женщину на краю обочины. Ясно как день, что полиция может появиться когда угодно.

Куда она шла там, в горах, среди ночи? Ведь там не было ни одного строения, даже рыбачьей или охотничьей хижины. Не особо хорошо одета, да и не было на ней ничего такого, что напоминало бы туристическую экипировку. Кто эта женщина? Можно ли быть уверенным в том, что в горах она была не одна? Или все-таки с кем-то? Возможно, она в чем-то замешана? Ведь мы видели большой трейлер на самой высокой вершине в Хемседале. Вероятно, там что-то происходило…

Мы были слишком возбуждены, нам не удалось заснуть. Но мы боялись света. Мы лежали с закрытыми глазами и шептались, как дети в гостях с ночевкой. Мне показалось уместным напомнить о том, что мы переместились всего на несколько градусов — на небольшом небесном теле, которое движется вокруг Солнца, и тогда ты поторопился добавить, что Солнце — лишь одна из миллионов звезд на Млечном Пути. Таковы мы во Вселенной. То, что мы пережили, — мелкая рябь на глади огромного моря. Нам пришлось подняться над собой и посмотреть на все шире. Но на этот раз слезы не выступили у меня на глазах и я не разразилась словами о том, что однажды нас здесь больше не будет. Теперь это невозможно, климат для слез неподходящий; место горя заняли грех, вина — возможно, мы сами причинили смерть человеку. Думать об этом было так ужасно, что я не посмела и заикнуться об этом, но думала все время. Отнять жизнь! Это я-то, у которой не хватало силы духа признаться себе в том, что когда-то мне придется покинуть земную поверхность и всю эту огромную Вселенную! И тебя, Стейн, тебя тоже!..

С тех пор как мы сели тем туманным утром на паром, в последовавшие за этим дни мы редко прямо или намеками говорили о том, что случилось. Это — говорили мы, если хотели коснуться происшедшего. Там, наверху, на высокогорье, ты, пожалуй, все же превысил скорость. Мы съехали вниз по пологому склону, а ты к тому же нажимал на газ во всю мощь, на какую только был способен крошечный «фольксваген». Должно быть, мы все-таки сбили женщину на Хемседальской равнине. С тех пор как мы вернулись в Осло, как раз эта часть истории была нами вытеснена. Но как же нам было справиться с тем, чтобы жить вместе? А жить вместе означает среди прочего говорить, думать вслух, болтать глупости, шутить, проказничать и смеяться — и все это

вместе; а кроме того, еще и вместе спать!

О Брусничнице, наоборот, мы говорили, чтобы положить начало совершенной откровенности, и это ее появление причина того, что и сегодня, как и много лет назад, я могу почти без стеснения признаться в том, что, спускаясь вниз, мы убили на Хемседальской горной равнине человека. А именно… к этому я еще вернусь, будь уверен. Но пока я буду рассказывать точно по порядку.

Ты где? Ты уже добрался до своей конторы?

>>>

Ну да, и сразу же включил компьютер и получил первую почту. Она — от тебя, я уже прочитал и удалил письмо.

Ты гораздо лучше, чем я, помнишь все детали. Вот только не преувеличиваешь ли ты насчет того, что уже тогда мы считали, что женщина, которую мы сбили, из-за этого погибла?.. Она могла, допустим, сломать руку, а потом сесть в белый фургон и поехать в Хемседаль. Так или иначе, случившееся было достаточно драматично, И теперь я, сидя здесь, пережил все заново. Я согласен с тобой в том, что ты предлагаешь пока не говорить о появлении Брусничницы. Об этом у нас с тобой наверняка будут отдельные представления и разногласия во мнениях. Но тебе ведь это известно.

>>>

Разногласия во мнениях! Отдельные представления! Такое впечатление, что я попала в научно-исследовательский институт. Кстати, как выглядит твоя контора?..

>>>

Я сижу в типичной для Блиндерна комнатушке в здании математического факультета, его еще называют домом Нильса Хенрика Абеля [81] . В комнате письменный стол, полки и пол завалены научными отчетами; статьями и журналами. Но сегодня я этих прозаических деталей не замечаю. Когда я читаю на экране твои письма, я словно сижу с тобой в той же комнате или в автомобиле и слушаю твой рассказ. Продолжай. Мы сели у Согне-фьорда на паром…

81

Нильс Хенрик Абель (1802–1829) — норвежский математик, автор первой работы по интегральным уравнениям.

>>>

Уже в четыре часа ночи было светло как днем, а чуть позже взошло солнце, но мы закрыли глаза и продолжали шептаться. Мы напомнили друг другу, как безопасно было жить в каменном веке, и тысячи лет тому назад, и в горах Хардангервидда, даже в нынешнем году, до случившегося. Наш с тобой каменный век теперь был невероятно далеко из-за того, что мы только что пережили. Мы мечтали вернуться в те долгие ночи, когда могли, лежа на спине возле нашего логова на леднике, вглядываться в ночь. Наш взгляд проникал тогда на небывалые расстояния, сквозь чудеса мира… Столь интимный контакт со множеством световых лет, казалось, вызывал физическую боль; вспышка — тончайшая игла — раз, и всё… Диковинные огни, которые мы вбирали в себя, были нашими соседями: многие тысяч лет низвергались они сквозь космическое пространство, прежде чем добрались до наших душ, — мы принимали их. Свет отдаленных небесных тел все возрастал, прежде чем встретить нашу телесную оболочку, после чего он продолжал свое фантастическое путешествие дальше. Эти лучи проникали в самую глубину души. Однажды вечером взошел месяц, тонкий, как ноготь, но он рос, ночь за ночью становясь все больше и больше и заливая плоскогорье Хардангервидда и свод небес своим серебристым сиянием. Мы восприняли это как облегчение, и не только потому, что могли заглянуть друг другу в глаза даже ночью, но и потому, что месяц успокоил наши глаза и души, позволяя не вглядываться так далеко в космические дали.

Когда мы сидели в красном автомобиле, предаваясь размышлениям о каменном веке, Вселенной и далеком прошлом, мы по-прежнему закрывали глаза, потому что была ночь и мы хотели, чтобы она продолжалась как можно дольше, прежде чем полицейские или паромщик, словом, тот, кто появится первым, разбудят нас. Мы слышали шум плывущего по фьорду парома и знали, что ночь скоро кончится и тогда нам вспомнится целый дождь звездопада в тот вечер, когда мы закололи ягненка. Это было невероятно. Мы насчитали 33 упавшие звезды за несколько минут, но у нас не хватило духу придумать и загадать 99 желаний, которые могли бы исполниться. К тому же мы были добрыми и сытыми. Мы съели жаркое из ягненка, и у нас остался запас на следующие дни. А желания? Мы имели друг друга, что еще было желать?