Замок воина. Древняя вотчина русских богов
Шрифт:
– Мы с дядей Иваном увиделись уже при Советах. Я с гражданской пришёл, а он из Крыма вернулся. Радости от встречи не было предела! Думал же, что вовсе не свидимся… Столько людей тогда сгинуло.
Вот тогда-то он и рассказал мне об этом доме. О судьбе Сулимы. Дядя же и помогал ей строить… Сама-то она, хоть и наделена была княжеским рублём, да в нашем деле не понимала. К тому же и князь не хотел допускать к строительству чужих людей. Только проверенных…
9
– Да зачем ему проверенные? –
Дед Василий только головой кивнул.
– Это он с виду такой. Князь виды имел какие-то. Уж не знаю, то ли с Ибрагимом здесь связано, то ли с Шариде, то ли с самим домом.
Место же здесь – гиблое.
– Гиблое! – воскликнул я. – Так зачем же дом строили?
Дед повёл плечами.
– Дядя Иван сказывал – в том воля Шариде была, а князь согласился. Здесь кладбище старое. Дом на месте, где был вход на его территорию. От кладбища, почитай, ничего и не осталось. Никто не помнит, какому народу принадлежат усопшие здесь души. Но Шариде упёрлась – строить здесь!
Так что дом стоит на границе двух миров – живых людей и мёртвых. Поставили его, как запечатлели тайну прошлого. Дядя Иван мне много рассказывал об этом месте. Как иногда страшно ему было. А ведь он не из пугливых. Если бы не твёрдое слово, которое давал князю, довести строительство до конца – сбежал бы.
От дедова рассказа мне вдруг стало не по себе. Даже белый снег, окружавший меня, стал каким-то враждебным. Окна дома Сулимы, как зрачки, стали впиваться в меня, изучая чужака. Я обратил внимание на тишину, даже собаки не лаяли, и птиц не было слышно.
– А здесь что, собаки нет?
– Спохватился, – криво усмехнулся дед Василий, – коли была бы, давно разбрехалась бы… Собаки тут не держат. Одни сбегают, другие дохнут. Да и люди…
– А что люди? – спросил я.
– Тут после войны Отечественной уже столько хозяев сменилось! Долго никто в этом доме не может жить. Какая-то сила выгоняет людей…
Я попятился назад, желая как можно быстрее уйти отсюда. Дед Василий увидел моё смятение и остановил меня.
– Не бойся! Ничего с тобой не случится…
В этот момент хлопнула входная дверь, и на пороге показался пожилой (для моих юных лет) мужчина. Очевидно, это был хозяин дома. Хотя я после рассказа деда Василия подумал о Сулиме. Вполне могла появиться и она. Хотя такое предположение – лишь плод моей фантазии.
Мужчина, вышедший из дому, оказался хорошим знакомым деда Василия. Они поговорили какое-то время на им обоим близкие темы. Я же за это время успокоился и пришёл в себя. Дед Василий отказался входить в дом, сославшись на какие-то причины. Скорее всего, он меня пожалел, увидев, как изменилось моё лицо после рассказа о гиблом месте.
Вскоре мы двинулись в обратный путь. И я уже бодрым голосом спросил у старика, почему же он не приехал к своей Сулиме уже после Гражданской войны, когда стала налаживаться мирная жизнь.
– Да как же ж, приезжал! – почти выкрикнул старик. – Как дядя Иван рассказал мне про этот дом, так я и поехал. Правда,
– Петра? – уточнил я. – Вы же говорили, будто его зовут Иваном.
– Иваном? Нет-нет. Я такого сказать не мог. Коваль всегда звался Петром.
С дедом Василием я спорить не стал. И вообще, какая разница, кто его привёл в дом Сулимы – Иван или Пётр?
Старик стал рассказывать, с каким трепещущим сердцем он вошёл во двор, где мы только что стояли. И если бы не поддержка Коваля, мог бы и чувств лишиться. Я хмыкнул – у меня такое же состояние только что было. Может быть, так место влияет? Не хотелось бы больше возвращаться в дом Сулимы…
– Коваль громко окликнул хозяев по-татарски, – продолжил дед Василий, – и вот на пороге появилась Сулима. Увидела меня – зарделась. Но следом явилась и Шариде.
– Откуда она здесь взялась?
– Мне ещё дядя Иван говорил, что когда стали грабить охотничий дом Юсупова, Шариде исчезла. Появились слухи, будто бы к дочери подалась. Как видно, люди правду говорили.
Шариде стала что-то громко говорить. Я не понимал ни слова, но тревога поселилась в сердце моём. Сулима закрыла руками лицо, а затем развернулась и убежала в дом. Меж тем Коваль перевёл мне слова шаманки: «Гонит она тебя, не желает видеть здесь». Я стоял, как оглушённый, и почти ничего не понимал. Очнулся, когда мы с Ковалем уже выходили из села. Тогда оно на татарский лад называлось Узень-Баш. Это уже после войны его переименовали в Счастливое.
Я слушал рассказ деда о том, как, опомнившись, стал он выспрашивать у Коваля, почему Шариде прогнала его. Ведь он, Василий, пришёл с чистыми намерениями. К тому же мать Сулимы знала его добрый десяток лет и не могла не догадываться о чувствах молодых людей. А такой срок – разве не доказательство верности и силы любви? К тому же брал бы в жёны женщину с ребёнком, а на такой поступок мало кто из мужчин был способен.
– Коваль, – продолжал дед, – выслушав меня, рассмеялся и громко сказал: «Чем ты слушал! Я ж переводил все её слова». Мне ничего не оставалось, как сознаться, что ничего не помню. Тогда он сказал, что Шариде сейчас меня спасла. Она утверждала, будто бы, если я покину Крым, то проживу долгую жизнь. В противном случае со мной случится большая беда.
Но когда любишь, разве важно, что случится когда-то в далёком будущем? Конечно же, нет! Я не внял увещеваниям матери Сулимы и попросил Коваля прийти сюда ещё раз. Он отказался. Я настаивал, но…
На следующий день пришёл один. Вызвал Сулиму. Она вышла вместе с мальчиком. Указав на сына, сказала – Ибрагим, когда вырастет, будет здесь хозяином, а не я. Она говорила по-русски плохо, и понять точнее сказанное ею мне было не под силу. Шариде не вышла на порог, хотя я чувствовал присутствие этой женщины. Она вещала устами Сулимы. И я снова потерял смысл услышанного…