Шрифт:
Ярко светит ласковое желтоглазое солнышко. Искрящийся снег блестит под копытцами лошадей и всеми цветами радуги переливается. Едет расписной свадебный поезд. Дудки поют, гармоника наяривает, трещотки цокают. Весело звенят Ванюшкины бубенчики. Впереди всех на тройке с колокольцами довольный жених восседает. С молодой невестой своей, Катериною. Обрученные в церковь спешат на венчание. То-то радости у парнишки молоденького! Он кричит, словно птах разбуженный, голосит, сучит ножками и конягу бьет нещадно
Ивашка парень хороший, да взбалмошный. Постоянно что-нибудь да учудит. То плетень чужой спьяну разворотит, то яблоньку соседскую по озорству обдерет. Вот и вздумалось ему жениться, дурню сельскому. Да и каку невесту себе выбрал! Всех, постреленок, обскакал!
Катька, конечно, баба видная! Светлы волосы, косы тугие, глаза карие, словно омуты темные. Лицом и телом пригожа, красавочка! Правда, нрав у Катерины особенный, чуть что не по ней, так бабья истерика. Но не думал об этом Ванечка. Верил в силу свою мужескую, да считал не часы, а минуточки, как окажется с милой Катей в уютной спаленке. Да и насладится красотою девичьей…
Молодые еще не повенчаны, а Ванек так и льнет к своей суженой. Супротив всякого порядку пошел. Разогнал всех сватов, дружек с мамками. Усадил нареченную в саночки, самолично за вожжи взялся, так вдвоем они и пошли на резвой троечке. Поперед всего свадебного поезда.
– Э-ге-гей! – кричит взмыленный Ванечка. – Э-ге-гей! Поспешайте, коняшечки!
– Шибче, шибче гони, мой соловушка! – подпевает Катерина. А румяные щечки горят алым пламенем, пухлы губки блестят и багрянятся от желания.
Не заметил Иван, когда разогнал коней так сильно, что отстал весь поезд свадебный. Уж не слышно дудок скоморошьих, затихла гармоника соседская. Только снег скрипит под расписными саночками, лошадки хрипят, загнанные, да звенят Ванюшины бубенчики…
Это что за диво-дивное, чудо-чудное? Обомлел Иван и натянул сильно вожжи, коней останавливая. Вековые сосны накренились, заскрипели жалобно, да и наземь, как подкошенные, рухнули. Едва-едва не задавили саночки. Преградили путь резвой свадебной троечке. Обернулись молодые, а и сзади такоже. Со всех сторон могучие дерева завалили дорогу, и никак не проехать.
Вышли из саней, куда не пойдут, – везде коряги да стволы деревьев сучковатые, мохнатые елки иголками в лицо тычут.
Ванька криком кричит, надрывается. Людей зовет. А ответом тишина мертвецкая. Лишь только ворон дважды каркнул да сгинул. Птица черная, окаянная.
Катька села в снег, кулаками лицо трет и в плач:
– Ты куда завез меня, Иван-дурак! Как теперь нам из леса выбраться? Неужели пешими пойдем по сугробам? Бросим расписные саночки? Да и как дойдем, уже за полдень! А зимой темный вечор не заставит ждать!
Только молвила, как увидели молодые, что какой-то старик перед санями свадебными появился. Бледный
Богато одет старик неведомый. Шуба белая до пят, сапоги красные с концами вострыми, загибающимися. Рукавицы теплые мохнатые, а на главе полукруглая синяя шапка. Одну руку в бок упер, а другая посох тяжелый держит. Странный посох, словно стеклянный. Весь блестит и искрится.
– Здравствуй, девица! – молвит старик, а на Ваньку даже внимания не обращает.
– И тебе здравствовать, дедушка! – отвечает молодец. Так по порядку русскому положено. Сперва муж говорит, а потом только женщина.
Но нахмурился старик, попутчик непрошеный:
– Я тебя, парниша, и не спрашиваю! Дела нет до тебя никакого мне.
– Грубиян вы, дедушка! – Ванек ответствовал. – Лучше б путь показали, как нам на свет божий выехать. Как обойти деревца да коряжечки. Всю дорогу завалило. И как так получилось, сами того не ведаем.
– Не мешай, пацан, мне с девой разговаривать! С женой моей будущей!
Закипел тут Иван, да и выложил все, что думает:
– Ах ты, алчный дед, бесноватый козел! Как ты смеешь желать жены моей!
– Ну, нарвался добрый молодец! – осерчал старик, сверкнув очами холодными.
Рассмеялся зло, прищурился да ударил оземь тяжким посохом.
Как сказал, так и хлынул с небес столб воды студеной. Водопадом на Ванечку пролилось, а на Катю не попало ни капельки. Бежит вода и сразу в лед обращается. Иван не будь дурак, голову из-под холодного дождя высунул, а тело остальное и не успел, ибо крепко увязли ноги в снегу глубоком. Водопад пролился и застыл столбом, морозно в зимнем лесу. Мигом вода в камень ледяной обратилась. И слова сказать не успел Иван-дурак, как по шею самую оказался крепко льдом скован. Одна маковка из глыбины торчит набок. А старик подлый еще поиздевался. Подошел, да "прописал" щелбан по лбу молодцу.
– Вот так-то лучше, дурень сельский! Посиди в ледяном столбике. А ты, девушка, выйдешь замуж за Морозко, станешь зваться Заморозкой!
Катерина и язык потеряла, не знает, что сказать. Морозко еще раз посохом стукнул, дерева да коряги разметало с пути-дороги, и появились чудные саночки. Повозка цвета серебристого, борта горят каменьями самоцветными, запряжен большерогий олень вместо лошади.
Ванька по рукам-ногам крепко скован, ничего сделать не смог. Только и видел, как схватил злобный старик его невесту, затолкал в саночки, да и понеслись они в лес темный, оставив умирать дурачка неразумного.
Ванька чувствует, что смерть его близится. Губы посинели, брови снегом замело. Зубы стучат, как у неумелого кузнеца молот с наковальней, друг на дружку едва попадают. Щеки морозцем прихватывает, слезы текут горючие и корочкой ледяной на лице застывают.
Конец ознакомительного фрагмента.