Замри и прыгни
Шрифт:
Так же, как Рита, зажав рот, Зоя бросилась в туалет.
Рвало их долго и мучительно. До кровавых кругов в глазах, до мгновенного темного беспамятства, до полного обездвижения ломающихся в коленях ног.
Одна сидела на полу, обняв унитаз, вторая висела на раковине, упираясь лбом в выпирающий носик крана, чтобы хоть как-то удержаться на ногах.
Измочаленные и измученные, они прилегли прямо на холодный кафель пола, не в силах двинуться с места.
— Интоксикация, — прошелестела время спустя Рита. — Надо опохмелиться.
— Нет, — унимая
— Будешь, — прикрыла веки Рита. — Иначе можем загнуться. Надо доползти до коньяка и выпить по пять капель.
— Нет, — снова отказалась Зоя.
Не вступая в беспредметный спор, Маргарита выбралась из туалета, едва сумела уцепить ослабшими руками бутылку «Московского», свинтила пробку, помогая себе зубами.
С отвращением и содроганием поднесла ко рту стакан, зажала нос и сделала три больших глотка.
— Держи! — протянула бутылку подруге.
Зоя, не поднимая головы от прохладного кафеля, еще раз отрицательно качнула головой.
— Надо, — тихо, но решительно произнесла Рита. Присела возле подруги, примерилась, ухватила одной рукой ее за нос, зажимая ноздри, а второй быстро булькнула в открывшийся рот коньяка.
Зоя, не ожидавшая такой беспримерной подлости, дернулась, захлебнулась, закашлялась и проглотила омерзительную жидкость, переполнявшую рот. Снова закашлялась, замахала руками, как заполошная курица крыльями, и очень похоже закудахтала, возмущаясь.
Рита, уже не обращая на подругу внимания, привалилась к стене и устало смежила ресницы. То ли отдыхая от непосильных трудов, то ли наблюдая за ощущениями, происходящими в собственном организме.
Откашлявшись и отругавшись, Зоя тоже затихла, снова закрыла глаза, потому что держать их открытыми не хватало никаких сил. Помещение вокруг плавно кружилось, собственное тело ощущалось незнакомым и непослушным, голову взрезала острая горячая боль.
— Господи, почему я не умерла вчера, — тоскливо вырвалось у женщины. И в этот момент она почувствовала, что выматывающая тошнота из области пупка сместилась куда-то вниз, вроде бы снова в пятки, а через пару минут испарилась совсем.
Вслед за этим стала тускнеть и остывать боль в голове.
Зоя удивленно открыла глаза, потрясла головой, проверяя себя на жизнеспособность. Ничего не отвалилось и не взорвалось. Более того, радостное живое тепло растекалось по телу, возвращая его к жизни и обновляя задавленные болью и немочью ощущения. Лицо подруги, по-прежнему недвижно сидящей рядом, порозовело и ожило.
— Ритуль, — шепнула Зоя, — ты как? Мне вроде полегчало.
— А я что говорила? — не открывая глаз, отозвалась подруга. — Надо еще по пять капель, чтобы закрепить. Давай.
Теперь уже Зоя первая отхлебнула из бутылки. Странно, но коньяк, принимаемый в виде лекарства, на сей раз не показался омерзительным. Невкусно — да, горько — да. Но когда лекарство было вкусным? На то оно и лекарство. Поэтому, проглатывая хороший глоток «микстуры», Зоя заставила себя хлебнуть еще и еще. Для закрепления чудесного
Рита тоже выпила, поморщилась.
— Пойдем, полежим. Хорошо бы еще немного поспать.
После оздоровительных процедур в бутылке, оставленной ими в ванной, живительная жидкость едва прикрывала дно.
Они вернулись на диван, укрылись пледом. Ни та ни другая не удосужились взглянуть на часы.
Потом было еще три или четыре, а может, и больше — кто считал-то? — аналогичных пробуждения, когда их выворачивало наизнанку, когда пол и потолок менялись местами, а воздуха для дыхания катастрофически не хватало. И хотелось одного и немедленно: умереть. Потому что выносить эту пытку не было ни сил, ни возможностей. Где-то на донышке измученного Зоиного сознания жила память о чудесном лекарстве, возвращающем жизнь, и она ползком добиралась до коробки, вытягивала бутылку и жадно хлебала оживляющее средство. То же самое делала Рита. Становилось легче, они проваливались в неверный и короткий сон, чтобы вынырнуть из него потными, больными и предельно уставшими.
В одно из таких пробуждений Маргарита удивленно доложила, что коньяка больше нет, и хрипло, вымученно засмеялась:
— Ну все, теперь нам точно хана.
И началась эта самая хана. Голову терзала немыслимая боль, внутренности ежеминутно норовили выпрыгнуть наружу вместе с сердцем, руки и ноги тряслись так, что невозможно было удержать стакан с водой. И для того, чтобы элементарно напиться, требовалось невероятное усилие. Открывался кран. Одна наклоняла голову, присасываясь к носику ртом, а вторая пыталась удержать заваливающееся на бок тело подруги, чтобы та все же хлебнула воды. Потом они менялись ролями. На исходе непонятно какого заката или рассвета Рита отыскала в недрах кухонного стола пачку овсянки, зажгла газ, присев рядом на табуретку, поскольку стоять совершенно не могла.
— Зачем? — недоуменно поинтересовалась Зоя.
— Затем, — огрызнулась подруга. — Чтобы поесть.
— Нет. — Зоя зажала ладонью рот, перекрывая очередной спазм. Сама мысль о еде казалась изощренным издевательством.
— Ты думаешь, я хочу? — мрачно спросила Рита. — Но яда у нас нет, а от жажды мы точно не умрем, потому что воды — полный кран. Значит, надо выползать.
Этот длинный монолог лишил ее последних сил, она откинула взмокшую голову к стене и застыла.
Зоя, прислонившись к стене противоположной, завороженно наблюдала, как вспухает в ковшике серая овсянка, как, пузырясь и ворча, сползает она по алюминиевым стенкам на газплиту, застывая там неопрятными коричневыми пятнами.
Когда дым от сгорающего варева заполнил кухню, Рита встрепенулась.
— Чего сидишь? — угрюмо поинтересовалась она у подруги. — Не видишь, каша горит?
— Вижу, — согласилась Зоя. — Да пусть хоть все тут сгорит.
— Дура, — беззлобно и устало оповестила ее Маргарита. — Пойдет дым, вызовут пожарных, найдут нас. Нам сейчас только в камеру не хватало. Давай, вымой ковш, а я ототру плиту. Придется все снова.