Замри и прыгни

Нечаева Наталья Георгиевна

— Семьсот тридцать две, — уточнила Рита.

Рыбаков снова подвинул к себе бумаги. Цифры прыгали по листкам, никак не желая выстроиться в понятные шеренги. Они словно издевались над ним, несчастным, избитым, израненным, гонимым всем миром.

Еще час назад, когда финансовый директор сумела дозвониться, разбудить и вытащить его из нервного похмельного сна и он, кое-как обтеревшись мокрым полотенцем, которое пришлось макать в растекшуюся по коридору лужу, вылил на себя бутыль дорогого парфюма и вышел из дома, жизнь и обстоятельства вовсе не представлялись

ему такими безнадежными. Если что и заботило его в тот момент, так это — собственная нечистота, ощущение которой не притупило ни чистое белье, ни новая, из упаковки, сорочка, ни даже благоуханный французский аромат. Он придирчиво водил носом от плеча к плечу, почти вжимая его в собственную грудь, то и дело улавливая острые удушающие нотки того самого гнусно-сладкого запаха, который разбудил его в подъезде.

— Поймаю — убью! — грозился он неведомому коту, так тщательно пометившему место на лестничной клетке.

Видимо, Рыбаков, по-хозяйски расположившийся на полу, представился животному чужим громадным котярой, собравшимся поселиться тут навсегда.

Потом Владимира Георгиевича предметно и незаслуженно унизил прощелыга-таксист, которого он тормознул, чтобы доехать до работы. Лучше бы, конечно, было прогуляться пешком, минут за сорок дотелепался бы. Поначалу он так и хотел, тогда бы и в себя немного пришел, и продышался как следует, и, глядишь, запахи под майским ветерком немного повыветрились бы. Но тут еще раз позвонила Зоя Сергеевна и попросила прибыть как можно быстрей, потому что она не знала, что отвечать разгневанным клиентам.

При всех своих прочих достоинствах Владимир Георгиевич Рыбаков почитал себя совершеннейшим джентльменом, а посему в просьбе даме, даже пребывая в таком разобранном состоянии, отказать не мог. Вот и тормознул такси. Водила как-то подозрительно на него посмотрел, но дверь открыл. Поехали. Однако уже через пару кварталов этот недоумок остановился и приказал: «Выметайся!»

— Не понял! — заносчиво отозвался Рыбаков.

— Выметайся, говорю, — повторил таксист. — Аллергия у меня. А от тебя несет как от бомжа, который на помойке вывалялся, а потом еще и дешевым дезодорантом облился.

Сквозь похмельный, еще не разошедшийся в глазах туман Рыбаков взглянул на водителя и увидел, что у того и в самом деле красные, в крупных слезах, глаза и красный распухший нос.

Он вывалился на обочину, снова поднял руку. На этот раз решил вести себя хитрее. Как только сел в подвернувшуюся машину, сразу открыл окно, типа, жарко, и еще и закурил. Поэтому домчал до работы вполне быстро и с комфортом. А под шалым ветерком, врывающимся в окно на приличной скорости, еще немного и протрезвел. Потому вошел в собственный офис почти нормальным, по крайней мере сам от себя тошнотворного запаха уже не ощущал, да и в глазах существенно прояснилось.

Зоя Сергеевна, как всегда вызывающе сексуальная и красивая, встретила его в коридоре, удивленно приподняла брови, взглянув на отекшую скулу, перебинтованный лоб и заклеенную щеку, но ничего не спросила.

Настоящая женщина, — удовлетворенно отметил Рыбаков. — Понимает, что любые

шрамы мужчину только украшают. Вот сейчас они разберутся с делами, он примет душ, не зря в свое время настоял, чтобы в офисе при ремонте сохранили полноценную ванную, и тогда…

Владимир Георгиевич не стал развивать в голове эту приятную мысль. Он наверняка знал, что под словом «тогда» кроется лакомый, сладкий кусочек в обличье финансового директора.

Елены, понятно, на секретарском месте не было, сдержала-таки свое слово, и это тоже Владимира Георгиевича и позабавило, и обрадовало.

Так вот, в состоянии терпеливого предвкушения он и принял от Зои Сергеевны подготовленные бумаги. Сама она заняла место напротив, довольно далеко от него и теперь нервно тарабанила пальцами по столу, дожидаясь, когда же шеф ознакомится с расчетами.

А когда он, ознакомившись и несколько раз переспросив, что означает та или иная цифра, беспомощно взглянул на нее, спросив единственное, есть ли выход, она и произнесла это страшное слово «продать».

— А если просто ничего не делать? — с надеждой спросил Рыбаков.

— Подадут в суд, выиграют, «Центурион» объявят банкротом, распродадут имущество.

— А, пусть, — бесшабашно тряхнул слипшимися волосами Рыбаков. От резкого движения одна прядка встала торчком на темечке, словно внезапно пробившийся рог. — Чего продавать-то? Столы-стулья? Компьютеры? Да пусть подавятся!

Ему и в самом деле показалось, что выход найден. Да, влетел, с кем не бывает? Но в любом бизнесе есть риски!

Тщательнее надо было страховщика подбирать, — хихикнул он про себя, сделав в слове« тщательнее» ударение на последнем слоге. А эти бандюки не обеднеют! Подумаешь, накупили себе« лексусов» и« майбахов»!

Тут же вспомнилось, кому именно принадлежит застрахованный «майбах», и Владимир Георгиевич моментально поскучнел.

— Можно, конечно, как вы говорите, на все плюнуть, — осторожно продолжила разговор Рита. — Но вы ведь не просто учредитель фирмы, а еще и генеральный директор…

— И что? — подозрительно уставился на нее Рыбаков.

— Как учредитель вы ответственность за финансовое состояние предприятия не несете, а вот как руководитель… Возбудят уголовное дело, назначат всяческие проверки, обвинят в мошенничестве, уклонении от налогов, присвоении средств.

— И что? — как заведенный, повторил директор.

— Что-что, — проворчала Рита. — Тюрьма, вот что!

— Тюрьма? — Рыбаков изумился. Очень. Похоже, такой расклад в голову ему не приходил. — Что-то я не припомню, чтобы директоров фирм при банкротстве сажали. А?

— Ну с кого-то же все начинается, — устало потерла переносицу Рита. — Хотя, конечно, вы правы. До тюрьмы вам не дожить.

— В смысле? — прищурился Владимир Георгиевич.

— Ну денег с вас все равно не получить, чего жалеть? Вы же знаете, как сегодня с несостоятельными должниками поступают.