Замуж не напасть
Шрифт:
— Ну почему? Валентин говорил, что фирма поможет построить коттедж.
— Ваньку с собой возьмете?
— Медовый месяц, я думаю, пусть у мамы поживет, а потом, конечно, возьмем!
Евгения про себя вздыхает: как легко «молодые» решают все проблемы! Захотели — расчистили перед собой дорогу. Кто не смог отползти, через того просто перешагнули. Приняла бы она такие действия от Аристова? Пожалуй, нет. То, что он не хочет идти напролом, ей даже импонирует, хотя и немного злит: что же он такой мягкосердечный?!
— Евгения Андреевна, на выход! — прерывает ее размышления
В холле с большим букетом роз ее уже поджидает президент. Они выходят на улицу. Шофер выскакивает из-за руля «мерседеса» и распахивает перед Евгенией дверцу.
— А остальные сотрудники фирмы знают о столь торжественном событии? — спрашивает она по дороге в загс у шефа.
— Пока это секрет, — отвечает он беззаботно. — Есть некоторые… м-м-м… обстоятельства, не позволяющие Эдуарду Тихоновичу объявить о регистрации брака до его свершения.
Надя и Эдуард уже ждут у двери кабинета регистрации, среди нескольких других пар. Сегодня расписываются те, кому не до широких торжеств: те, кто осуществляет процедуру не в первый раз, и те, кто откровенно торопится — не до фаты и громкой музыки.
Эдуард дарит заведующей загсом такую огромную коробку шоколада, что сердце ее тает, будто мороженое в жаркий день.
— Если хотите, — предлагает она, — я могу открыть для вас зал.
— Хотим, — соглашается Эдуард.
— Восемьдесят рублей.
Дружба дружбой, а денежки врозь! Кто станет торговаться в такой день? Евгения ухмыляется про себя: в корыстное время люди наживаются на всем — и на горе, и на радости!
В конце концов регистрация ее подруги, несмотря на предыдущую спешку, проходит вполне торжественно. И магнитофон марш Мендельсона играет, и заведующая с красной лентой через плечо прочувственную речь говорит, и шофер Савелий щелкает «Кодаком», снимает на цветную пленку счастливых новобрачных и их свидетелей…
Глаза молодых супругов сияют. Евгения отмечает, что Надино сияние отличается от того, которое она видела на встрече ее с друзьями Вовика. То сияла радость ребенка, получившего наконец долгожданную игрушку. Теперь в ее глазах свет чувства, замешенного на страхе от собственной смелости и предчувствия грядущих испытаний.
— Поздравляю, Эдик! — жмет руку новобрачного Валентин. — Честно говоря, не ожидал от тебя такого шага.
Евгения слышит, как следующую фразу он уже шепчет:
— Твоей молодой жене палец в рот не клади. Это только с виду она такая тихая.
— Я уже понял, — кивает Эдик, любовно поглядывая на Надю. — Но я такую и искал. Все эти жвачные с покорными глазами у меня уже в печенках сидят!
«Оказывается, для подстегивания чувств ему все время нужен кнут! — удивляется Евгения. — Не любит он, видите ли, покорных! Мы-то, несчастные, гасим в себе порывы гнева, возмущения, чтобы им понравиться, а они от нас, слабых, ждут силы, приказа, откровенного давления? Одна надежда, что не все!.. Надо будет подсказать подруге, чтоб держала его в ежовых рукавицах. Стоит пойти по пути ее предшественниц, и прости-прощай любовь!»
— Теперь на родную фирму? — предлагает Валентин.
— Нет,
— Что ты! — пугается Надя. — Маму надо подготавливать постепенно. Сразу для нее это будет ударом…
— Ты собираешься скрывать от нее наш брак? И долго?
— Нет, но…
— Едем! Валя, вы пока отправляйтесь на фирму без нас. Мы будем чуть позже.
— Я — с вами, — вызывается Евгения. Надя благодарно жмет ее руку.
Мать новобрачной, Людмила Артемовна, работает начальником отдела кадров кожевенного завода. Туда сейчас и направляется Эдикова «девятка».
Евгения уже была здесь раньше, потому она предлагает:
— Давайте я схожу.
— Иди, — облегченно вздыхает Эдик, не без помощи Нади, кажется, струхнувший: кто его знает, что там за теща такая, которую боится даже его отчаянная жена!
А выглядит все на самом деле с точностью до наоборот. Напористая, смелая Надя теряется перед тихой, всепроникающей способностью матери взывать к ее совести, давить на самые болевые точки сознания, требовать к себе жалости.
— Как ты могла так поступить? — лишь скорбно, со слезой в голосе, скажет Людмила Артемовна, и Надя тут же кидается к ней:
— Мамочка, прости!
Причина размолвки может быть пустяковой, не стоящей выеденного яйца, а надрыв звучит нешуточный. Жить постоянно под страхом истерики, скандала или обморока очень трудно. Порой сдают и крепкие молодые нервы. Видимо, это «ущучил» и Володя. Он тоже играет на самых чувствительных струнах Надиной души, это потому и сходит ему с рук, что почва перед ним благодатная, многими годами истеричности взрыхленная.
Сакраментальные фразы, вроде «У тебя нет ни капли жалости» или «Ты бессердечная, холодная, грубая» и так далее, всегда пугали Надю. В разговоре о матери она как-то призналась Евгении:
— Лучше бы она меня била!
«Мозгодеры» — называет таких людей Аристов. Евгения не замечает, как, поднимаясь по лестнице на второй этаж, она все время думает о ненавистном Толяне и как бы советуется с ним: что делать? Она думает и думает, даже пугается своих навязчивых мыслей: что же это он опять к ней прицепился?
Людмила Артемовна — женщина миниатюрная, хрупкая. Ей скоро пятьдесят пять, но выглядит она намного моложе. Цена, которую она когда-то себе назначила, так высока, что, похоже, женщина никогда не найдет себе «купца». Потому свою энергию и неудовлетворенность жизнью она перенесла на дочь, требуя к себе повышенного внимания и чуткости. Бедному Ванюшке в этой атмосфере остается совсем мало места.
Надина мать в кабинете одна и после вопроса, может ли она уделить пять минут важному делу, охотно поднимается из-за своего стола.
— Дело важное — для кого?
— Для вашей дочери.
— Надежда совсем распустилась, — приговаривает она, спускаясь по лестнице, — скоро неделя, как она ночует у какой-то своей знакомой. Помогает ее дочери писать диплом. Можно подумать, у нее дома негде спать! Самой-то ей никто не помогал. И диплом на «отлично» защитила, и юрист, как говорят, неплохой…