Замуж за монстра

Владимирова Анна

— Зато тебе теперь есть, кому бесконечно можно это высказывать, — вздернула я нос. — Зачем мне тогда вообще шмотки, если все твои намерения на мой счет умещаются между двух слов — «унижать» и «драть»?

— Всегда успею, — зарычал он, теряя самообладание.

Это было несложно понять — зрачки его сузились, и на передовую явился медведь — реветь и запугивать меня. Потому что очень боялся, что придется показаться во всей красе, срывая баррикады. А я и забыла, что у Стерегова с этим беда. Мне так осточертело кого-то спасать! Я потратила все силы на Тахира и его семью, а теперь

с упоением дергаю чеку гранаты, которую мне вдруг вручили в руки. Я дернула посильней:

— А я? Что я успею между сменой твоих настроений?

— Собраться и направиться к выходу! — рявкнул он так, что могло показаться, что я доигралась. Но самообладание Стерегову не отказало. Он развернулся и вышел из ванной: — У тебя семь минут!

Что будет через семь минут, я не стала выяснять. Надела куртку и, застегнув молнию под горло, вышла из спальни. Кеды нашлись внизу у лестницы. В гостиной уже никого не было, и я позволила себе осмотреть место, где висела картина. Ее на стене не было, но и следа от пламени — тоже. Понятия не имела, что это могло быть за колдовство… Проще всего сотворить такое было бы мне. В картине слишком много «меня» — прикосновения, мысли, энергия. Даже спустя годы она хранила концентрацию моих эмоций. Но я этого не делала. Стерегов не мог ввиду очевидных причин — он был со мной. Да и зачем ему?

Судя по его друзьям-ведьмакам, в дом так просто ничего не протащить. Не думаю, что у Хана остались щели, в которые можно просунуть столь убийственное заклинание. Поэтому, думать здесь было можно лишь на тех, кто допущен к Стерегову лично. А круг небольшой. Стриженный? Слишком очевидно, он бы не стал так подставляться. Не дурак же. Раз он в компании Стерегова, то точно не идиот. Остаются трое — Иса, Хан… и снова я. Но я с ошейником, Иса — настоящий друг…

— Это не я, — послышалось рядом, и я дернулась, отскочив к стенке.

Хан стоял рядом, смущенно наблюдая за произведенным эффектом. Но успокаивать меня не спешил.

— И не я, — посмотрела на него исподлобья. — Вы же сами надевали ошейник.

Но что-то его будто не устроило. А ошейник внезапно потеплел и продолжил стремительно набирать температуру. Я раскрыла широко глаза, задержав дыхание, Хан же смотрел безжалостно и непреклонно, продолжая пытать. Когда из горла вырвался сиплый стон, меня вдруг что-то отгородило от ведьмака, и я закашлялась, хватаясь мокрыми ладонями за горло.

— Что ты делаешь?! — прорычал угрожающе Стерегов.

— Я должен быть уверен… — начал было сурово Хан.

— Убирайся! Мне не нужна больше твоя помощь!

— Михаил…

— Уходи!

— Прости, что позволил себе это, — повысил голос Хан, — но никто больше не мог!

— Значит, тем более не нужно быть со мной рядом! — рявкнул Стерегов. — А то вдруг она сможет что-то ещё!

Стерегов обернулся, подхвати меня под руку и поставил на ноги. Его тяжелый взгляд прошелся по моему лицу и спустился на горло. Я задышала чаще и судорожно втянула воздух, пытаясь сдержать прорвавшиеся слезы.

— Тебе больно? — потребовал он сурово. Я мотнула головой. Мне было страшно. До того момента, как Стерегов закрыл собой. — Пошли.

И он

взял меня за руку и повел из дома.

— Мы в больницу? — сипло спросила я.

— Тебе плохо? — насторожился он. — Я же спрашивал тебя!..

— Мне не плохо! Ты сам говорил, что записал к врачу! — выпалила я и закашлялась.

Стерегов вывел меня на воздух и, поднеся к уху мобильник, потребовал воды.

— А ты хочешь сегодня? — сощурился, опустив трубку.

— Нет, — мотнула я головой.

На улице было сыро, но воздух пах очень вкусно. Территория дома утопала в зелени с ее идеальными газонами и глянцем вечнозеленой палитры, блестящей от воды. Лишь немногие кусты и деревья поменяли цвета на осенние, разнообразив цветовую гамму, но большинство так и застыло в лете.

Я задержалась на веранде, делая глубокий вдох. Здесь показалась гораздо уютней. В одном ее конце находилась уютная зона с диванами и очагом. Теплые пледы, цветные подушки и жёлтые лампочки казались вообще чем-то чужеродным. Но я вспомнила друзей Стерегова и подумала, что Иса сюда вписался бы отлично.

— Ринка, — притянул к себе Михаил, и я моргнула, с удивлением обнаруживая себя в его руках. Запоздалый мороз прошел по коже. А Стерегов пристально всмотрелся в мое лицо: — Он тебе больно сделал?

Я кивнула.

— Он очень дорожит тобой, что… даже… — блеяла я.

— Я сам буду решать, кто и чем тут будет дорожить. — И он протянул мне стакан воды.

— Ну конечно, — прошептала я и принялась жадно пить.

— Тебя здесь никто больше не тронет, — с нажимом пообещал он. — Этого не должно было случиться.

— Да попроси ты, мать твою, прощения, и поехали уже хоть куда-нибудь! — вспылила я, топнув.

— Смысл?.. — начал было недовольно он, но я перебила:

— А ты попробуй!

Он вздернул бровь и неожиданно покладисто кивнул:

— Прости. Прости, что доверял другу и не допустил мысли…

— Тебе повезло, что ты доверял.

— Ещё раз перебьешь меня… — опустил он голову, устрашая взглядом.

— И что? — сложила я руки на груди.

Стерегов усмехнулся… и неожиданно запустил мне лапы под куртку, легко пробравшись под футболкой до голой груди. Я взвизгнула и попыталась вывернуться, но он лишь удобнее прижал меня к себе спиной и пустился в бесстыдную ласку. Кожу на шее согрел поцелуем, но его следы тут же слизал прохладный ветер, пустив по коже волну мурашек. Соски затвердели, остро реагируя на бесстыдные прикосновения.

— Да пусти ты! — злилась я.

Но ни укусить, ни ударить не выходило. Я только хватала ртом воздух, отчего грудь металась туда-сюда, усиливая ощущения.

— Ну не убивать же тебя за дерзость, — усмехнулся Михаил мне в затылок.

— Представляю, как тяжело тебе это дается, — сопела я недовольно, всем видом демонстрируя неприязнь. — Я уже поняла, что ты можешь везде.

— Ты снова все поняла неправильно, — выпустил он меня и забрал стакан, — но это уже не удивляет.

Я зло одернула куртку, проследив, как он спускается со ступеней, и направилась следом. Кожа все ещё горела под футболкой, и это чувство хотелось стереть! В груди аж пекло от обиды.